Таинственный пасьянс

— Мы суетимся на земле, как персонажи запутанной сказки, — продолжал папашка. — Мы киваем и улыбаемся друг другу. Мы говорим: "Привет! Мы живём вместе! Мы пребываем в рамках одной и той же действительности — или одной и той же сказки…" Это невероятная мысль, Ханс Томас! Правда? Мы живём на планете, летящей в космосе. Но скоро нас сметёт с пути. Фокус-покус, и мы исчезли!

Я сидел и смотрел на него. Не было человека, которого бы я знал лучше, чем папашку. Никого я не любил больше него. Но сейчас, когда он стоял и смотрел на все эти мраморные обломки на древней площади в Афинах, в нём появилось что-то чужое. Это говорил не он. Кажется, я подумал, что так говорить мог Аполлон или какой-нибудь демон, к которому перешла власть.

— Если бы мы жили в каком-нибудь другом столетии — продолжал папашка. — тогда бы мы делили жизнь совсем с другими людьми. А теперь мы можем только кивать, улыбаться и приветствовать одновременно многие тысячи людей: "Привет, приятель! Как странно, что мы живём в одно и то же время!" Может, я толкну кого-нибудь. Может, открою дверь и крикну: "Привет, душа!"

Он обеими руками показал, как он открывает перед душой дверь.

— Мы живем, слышишь? Но мы живем только теперь. Мы разводим руками и говорим, что мы есть. Но нас отталкивают в сторону и запихивают в темноту истории. Потому что мы одноразовые. Мы участвуем в вечном маскараде, в котором маски приходят и уходят: длиниая-длинная череда масок. — Папашка показал, как бесконечна эта череда. — Но мы заслужили лучшего, Ханс Томас. И ты и я заслужили того, чтобы наши имена были вписаны во что-то вечное, во что-то, что не будет уничтожено в этой огромной песочнице.

Он сидел на каменной глыбе и тяжело вздыхал. Только теперь я понял, что он давно подготовился к этой лекции, которую собирался прочесть именно здесь, на этой древней афинской площади. Таким образом он как будто принял участие в диспутах древних философов.

Собственно, он обращался не ко мне. А к великим афинским философам. Его слова были обращены к далёкому прошлому.

Я ещё не успел стать законченным философом, но считал, что всё-таки достаточно сведущ в философии. Поэтому я спросил:

— А может быть, всё-таки не всё уничтожается в этой большой песочнице?

Папашка посмотрел на меня и впервые обратился именно ко мне. Наверное, я вывел его из глубочайшего транса.

—  Здесь, — сказал он и показал на свою голову. — Здесь есть то, что никогда не сотрётся.

Мне вдруг стало страшно, не началась ли у него мания величия, но было похоже, что он имеет в виду не только свою голову.

— Мысли не пропадают, Ханс Томас. Я пропел только первую строфу. Афинские философы тоже считали, что есть что-то, что не исчезает. Платон называл это миром идей. Самое важное не замки, построенные из песка. Самое важное — картина того замка, который рождается в голове у ребёнка ещё до того, как он начнёт строить. Почему, ты думаешь, ребёнок разрушает замок, как только построит его?

Мне пришлось признаться, что я понял первый стих лучше, чем последний, но он сказал:

— У тебя так случалось, чтобы ты хотел нарисовать или построить что-нибудь, не имея точного представления, что это будет? Ты пробуешь снова и снова, ты не сдаёшься. Это потому, что внутренняя картина бывает более совершенной, чем копии, которые ты пытаешься повторить руками. Так и со всем, что мы видим вокруг нас. В нас живёт уверенность, что всё, нас окружающее, могло бы быть лучше. И знаешь почему, Ханс Томас?

Я отрицательно покачал головой, от волнения он перешёл на шёпот:

— Потому что все картины, которые мы носим в себе, мы получаем из мира идей. Таково их происхождение, они оттуда, а не из песочницы, где время пожирает то, что нам нравится.

— Значит, всё-таки другой мир существует?

Папашка таинственно кивнул.

— Там находятся наши души до того, как они поселяются в наши тела. И туда же уходят, когда тела уничтожатся временем.

— Это случайно?

Я с удивлением посмотрел на него.

— Так считал Платон. Наши тела разделяют судьбу песочных замков в песочнице. С этим ничего не поделаешь. Но есть в нас кое-что, чего время не в силах разрушить. Поэтому ему, собственно, здесь не место. Достаточно посмотреть на всё, что нас окружает. Достаточно увидеть, что всё вокруг нас на что-то похоже.

Я понял не всё, но понял, что философ — это нечто огромное и что мой папашка — великий философ. Теперь и мне тоже древние греки стали немного ближе. Я понял, что оставшиеся после них руины — не самое главное. А вот их мысли живут и важны до сих пор.

Наконец папашка показал мне, где Сократ сидел в тюрьме до того, как его заставили выпить чашу с ядом и он умер. Обвиняли его в том, что он вёл молодёжь по неверному пути. Воистину он был единственным джокером в Афинах того времени.

ДЕВЯТКА БУБЁН …мы все принадлежим одному роду…