Ведь эта свадьба была в первую очередь очередным актом мести Клеодель, и герцог не мог не вспомнить слова Маргариты, желавшей Анне встретить такую же любовь, какая была у нее самой с Артуром Лэнсдауном, пока тот трагически не погиб.
– Я буду добр к ней и дам ей все, что она пожелает, – поклялся перед епископом герцог, точно зная, что на самом деле поступает совершенно неправильно.
Выйдя после венчания из церкви с державшей его под руку Анной, герцог обнаружил, что сестра собирается немедленно отправить их в Париж.
– Карета подана, Ворон, – сказала леди Маргарита. – Мне остается лишь пожелать вам всего самого доброго. Я буду непрестанно молиться о том, чтобы вы оба были счастливы.
При этом она посмотрела на герцога, и тот прекрасно понял, что на самом деле она имеет в виду.
Он поцеловал сестру сначала в щеку, потом ее руку.
– Благодарю тебя, Маргарита, – вздохнул он.
Герцог помог Анне сесть в поджидавшую их крытую карету, и они покатили в Париж. Повернув голову, герцог смотрел сбоку на свою жену, которую еще ни разу не видел так близко.
Анна откинула назад вуаль, и герцог впервые увидел ее волосы.
Вначале они показались ему темными, но потом герцог понял, что это не совсем так и цвет волос Анны просто невозможно описать одним словом.
«Возможно, – думал он, – такие волосы у Анны потому, что ее родители были разными по национальности». В прядях Анны – не темных и не светлых – проблескивали тонкие серебристые прожилки. Поразмыслив еще немного, герцог решил, что это серебро напоминает ему остывшую в камине золу.
И вновь герцог почувствовал, как не похожа красота Анны на красоту всех других девушек, которых он когда-либо знал.
Затем Анна тоже повернула голову, встретилась с Вороном взглядом и обеспокоенно спросила:
– Я… я нормально выгляжу? Все так странно… Знаешь, когда я впервые увидела это платье, я… рассмеялась.
– Рассмеялась? – удивленно переспросил герцог.
Анна улыбнулась. Герцог впервые увидел, как она улыбается – от улыбки по ее лицу словно пробежал солнечный зайчик.
– Мне показалось очень забавным, что у платья должно быть так много всего сзади и так мало спереди, – попыталась объяснить она.
– Этот фасон создал мистер Уорт, король моды, – ответил герцог и заметил, что Анна смотрит на него так, словно пытается понять, шутит он или говорит всерьез.
– Ты говоришь, что это платье сделал мужчина?
– Придумал фасон, – поправил герцог. – А само платье шили сотни других людей.
Анна рассмеялась, и герцог подумал, что ему очень нравится слышать ее смех – чистый, непринужденный, так не похожий на натужный искусственный смех большинства светских женщин.
– Не могу представить себе мужчину, который создает платья для женщин, – сказала Анна. – Мне всегда казалось, что шить – чисто женское занятие.
Теперь засмеялся герцог, и Анна добавила:
– Прошлой ночью я думала о том, что есть множество вещей, которым мне нужно научиться. Но если все они будут такими же, как мои платья, это будет весьма забавно.
«Тебе многое покажется забавным, это точно», – подумал герцог. Разумеется, Анну удивляло все, что она видела и слышала, а герцога больше всего удивляла ее реакция на этот мир, который, по словам его сестры, должен был показаться вчерашней послушнице другой планетой.
Во время их первого разговора Анна была одета в рясу и держалась очень серьезно, поскольку ей предстояло решить, пойдет она за герцога замуж или нет.
Герцог предполагал, что с такой же серьезностью Анна будет рассматривать и взвешивать все, что откроется перед ней в новом для нее мире, и при этом будет вести себя как прилежная ученица. А он, естественно, выступит для нее в роли учителя.
Но оказалось, что многие вещи кажутся ей до смешного нелепыми – посмотрев на них ее глазами, герцог тоже находил их забавными и смеялся вместе с Анной. Одним словом, их первый день вместе прошел совсем не так чопорно, как ожидал герцог.
Ворон подметил, что когда Анна что-то увлеченно рассказывала, и особенно когда смеялась, ее лицо обретало новую, завораживающую красоту, а в глазах вспыхивали озорные искорки.
Но больше всего ему нравилось слушать ее смех.
Услышав его сегодня днем в очередной раз, герцог неожиданно поймал себя на мысли, что Клеодель смеялась крайне редко, а если и делала это, то издавала еле слышный выжидающий звук, словно насильно выталкивала его сквозь губы. Таким же образом она постоянно контролировала и тембр своего голоса, тщательно следя за тем, чтобы он звучал застенчиво, молодо и слегка взволнованно.
При мысли о Клеодель на лбу герцога собралась складка, а его губы сжались.
Анна, которая в это время рассматривала развешанные по стенам картины, неожиданно обернулась, хотела о чем-то спросить, но слова замерли у нее на губах.
– Что?.. – спросила она. – Я сказала что-то не то?
– Прости, я не слышал, о чем ты спросила, – сказал герцог.
– Но ты рассердился.
– Не из-за тебя, – быстро ответил он. – Просто задумался кое о чем.