Тайны Берлина

В тюрьму «Шпандау» Рудольфа Гесса привезли в 1946 году, сразу после завершения судебного процесса над нацистскими преступниками в Нюрнберге. Как известно, по приговору Международного военного трибунала двенадцать из двадцати четырех главных военных преступников казнили через повешение, троим — Гессу, Функу и Редеру — объявили пожизненное заключение, Шираха и Шпеера приговорили к 20 годам, Нейрата — к 15 и Дёница — к 10 годам лишения свободы. Выбор на берлинскую тюрьму «Шпандау» пал не случайно. Ее построили еще в 1881 году для 600 заключенных. В годы войны она не пострадала и оказалась наиболее подходящей и для охраны и для самих заключенных. К тому же имелся и политический подтекст — с 1933 года «Шпандау» представляла собой сборный пункт политзаключенных. Их собирали в этой тюрьме перед отправкой в концлагеря. На стенах камер можно отыскать надписи на русском, украинском, польском и сербском языках. Трехэтажное здание тюрьмы окружала стена со сторожевыми вышками. Дополнительные ограждения из колючей проволоки были установлены с внешней стороны. Тюрьма находилась под управлением представителей четырех держав: от каждой из стран-союзниц — директор в звании подполковника, офицер-медик, а также переводчик и надзиратели. Караул и директора менялись через определенные промежутки времени, в основном, через месяц.

Тюрьма Шпандау

Персонал внутри тюрьмы состоял из лиц мужского пола. Немцев на службу не брали. Все финансовые расходы в размере 850 тысяч марок в год возлагались на сенат Западного Берлина. Устройство самих камер было простым: железная койка с матрацем, стол и деревянный табурет. В любое время заключенных могли обыскать. На ночь свет выключался. Но проверки производились с помощью ночного фонарика. Приученные к такому режиму, заключенные спали с темными повязками на глазах. Заключенные сидели в одиночных камерах. Днем они работали, им разрешалось посещение церкви. Они имели право прогуливаться по тюремному дворику, но разговаривать между собой им не разрешалось. Правда, во время работы можно было вслух для всех читать книгу, опять-таки разрешенную цензурой. Рацион питания у всех был примерно таким же, как и в других немецких тюрьмах. Хотя американцы допускали поблажки — кормили заключенных почти так же, как служащих и гостей в офицерской столовой. Гесс сторонился работы, он больше любил гулять. Вообще всем своим поведением, каждой мелочью он старался подчеркнуть свою исключительность. Отсюда его нелюдимость, необщительность. Он как бы напоминал сокамерникам, кто они и кто он. А он в Третьем рейхе был третьим человеком после Гитлера и Геринга, а в нацистской партии — вторым. Еще в 1933 году Гитлер предоставил ему право принимать решения по всем партийным вопросам. Более того, в 1939 году он объявил Гесса своим преемником после Геринга. Гесс, конечно, чувствовал себя почти преемником Гитлера. Ему поступали на предварительное утверждение многие законопроекты, он занимался подбором кадров. И даже многие военные акции Германии готовились при его участии. Именно Гесс утвердил «Закон о защите крови и чести», он же подписал приказ о лишении евреев права голоса и занятия общественных постов. Он подписал декреты о присоединении Австрии к нацистской Германии, о расчленении Чехословакии, о включении в состав рейха польских земель.

Так что утверждения его сына, будто Гесс намеревался вести переговоры с британским правительством о расселении евреев, звучит чуть ли не насмешкой. Он сам откровенно признавался в том, что ничуть не изменился со времен нацизма и его взгляды остались такими же, какими они были до 1945 года. Переводчики с советской стороны, которые иногда беседовали с ним, показывали, что Гесс по-прежнему придерживался расовой теории. Он утверждал, что немцы — нордическая раса и ей нельзя смешиваться ни с какой другой. Тем более с евреями. И он же говорил, что советская система являла собой зло и представляла опасность для Германии, поэтому надо было уничтожить советскую систему. А это означало уничтожить Советский Союз. И так далее, в таком же завоевательском духе. И ни капли раскаяния в его высказываниях отмечено не было. О его черствости, душевной неразвитости говорит и следующий факт: он не очень желал видеть своих родственников и не особенно хотел вступать с ними в переписку, в то время как его сокамерники, Ширах и Шпеер, только и ждали весточки с воли, считали дни, когда им предоставятся свидания. Гесс же продолжал хранить верность тем идеалам, которые выбрал в период своей службы в нацистской партии и близости с Гитлером. И ни в чем не раскаивался. Гитлера боготворил, пребывание в тюрьме подчинил одной цели: даже после смерти остаться в памяти поколений таким же, каким был в годы Третьего рейха, — убежденным нацистом…