Оборванную, грязную и избитую до полусмерти девушку втолкнули к ним и она, споткнувшись, упала на ближайшую скамью.
— Убирайся, это мое место! — хозяйка деревянного ложа — Эстрия, раздраженно столкнула несчастную на пол подальше от себя.
Сидящие рядом, кто брезгливо, а кто и боязливо, отстранились. Свалившаяся под лавку не шевелилась. Еще одна из тех девиц, в повязанном на талии цветастом платке, что уходила иногда с матросами, ткнула пальцем в сидевшую рядом тихую заплаканную соседку:
— Эй ты, иди сюда, поможешь оттащить эту замухрыжку в сторонку, чтоб под ногами не валялась! — приказала она презрительно.
Та пугливо послушалась, и они вместе поволокли бесчувственное тело за руки, куда-то к стене, ударяя его обо все встречающиеся на пути углы.
— Погодите, нельзя же так! — смотревшая на них с содроганием Стасия, не выдержала и подошла ближе.
— А что с ней делать? Куда прикажешь ее скинуть? — вызывающе подбоченилась цветастая, — может, ты хочешь с ней возиться? Тогда забирай ее на свою лавку или не лезь не в свое дело!
Так принцесса обрела занятие, не дающее совсем раскиснуть и утонуть в тоске и беспокойстве. Она устроила больную поудобнее в своем углу и следующие дни не отходила от нее, обтирая, намоченной в выделенной им для питья воде, тряпкой лицо и покрытое синяками тело, кормила, мечущуюся в полубреду и шептала ей что-то успокаивающее, выполняя роль сиделки. Соседки по заключению недовольно ворчали, что все равно помрет, и совершенно незачем терпеть рядом такую обузу и так теснотища.
Но Нафисят выжила каким-то чудом, и, придя в сознание, через неделю уже пошла на поправку. Она была красива какой-то дикой восточной красотой — правильные черты лица, черные волосы, пусть грязные и спутанные, но видно, что густые и длинные, точеная сильная фигурка танцовщицы. Наметанный взгляд художницы мог разглядеть сквозь грязь и синяки благородство происхождения. При этом, в отличие от тихой и молчаливой Стасии, недавняя больная не обладала кротким нравом и не собиралась терпеть притеснений. Чуть только набравшись сил, она, на глазах изумленных девушек, побила Эстрию, пытающуюся забрать у Стасии порцию воды, основательно поваляв заносчивую девицу по полу. Прибежавшие на крики охранники, весьма позабавились видом женской драки, хотя это избиение и дракой-то назвать нельзя было — Нафисят явно знала что делала, в отличие от соперницы. Больше к Стасии никто не цеплялся.
Принцесса не разговаривала со своей подопечной по душам — было тесно и шумно, слишком много людей рядом, для того, чтобы откровенничать, но и сама присматривалась к своей новой знакомой и ловила ответные внимательные взгляды. Даже после выздоровления больной, обе девушки старались держаться рядом. А еще через неделю корабль пристал к берегу.
Вроде бы уже сложившаяся за недели плавания жизнь, опять была нарушена. Пленницы снова пришли в волнение, переживая прошлые ужасы и страшась грядущих испытаний. Некоторые снова тихо плакали, другие обсуждали друг с другом возможные варианты своей судьбы, а более дерзкие и раскованные, как Эстрия, предвкушали фурор, который произведут на рынке обитательниц гарема.
Стасия снова ушла в себя, вспоминая свою жизнь руазийской принцессы, и сожалея, что ее не убили где-нибудь еще на латусской дороге. Месть? Как же смешны были ее рассуждения! Зачем она послушалась Агнию и уступила давлению Жардинии? Что она сможет сделать для своей мести, прозябая в чьем-то гареме и ублажая какого-нибудь мелкого купца, который соизволит ее купить? Такая жизнь приводила принцессу в ужас. Но даже если ей удастся вырваться на свободу, то как она попадет обратно в Руазий? К кому ей там стремиться, как и где искать потерянного брата?
— Ничего не бойся, держись рядом со мной, — тонкая рука Нафисят коснулась плеча Стасии. — Ты спасла мне жизнь. Нафисят умеет быть благодарной.