Раздался звонок. Минуту стояла прежняя тишина. Затем появился приглушенный, временами прерывистый, как подземные толчки, гул. Первыми открылись двери пятого «А» и шестого «Б» классов. Тугой волной ударились о стены коридора голоса непоседливых мальчишек и девчонок. Вскоре коридор был похож на потревоженный муравейник. Не успел я опомниться, как меня уже дергал за рукав один пострел:
— Дядя, вам кого?
Ведь года же не прошло, как в школе, в перерывах между уроками, я щелкал по лбу вот таких же «чижиков», как этот сорванец. Года! А уже «дядя».
— А вы не с корабля — услышал я рядом такой же звонкий голос.
— Ты что, не видишь, что написано? «Береговая оборона», — авторитетно разъяснил этим двум мальчишкам третий.
— Ребята, — решил я сократить начавшийся разговор. — Где находится комитет комсомола вашей школы?
Мне охотно показали комнату, на дверях которой была табличка с надписью «Комитет комсомола». Постучав и получив разрешение войти, я открыл дверь и увидел за столом двух девушек.
— Вам кого, товарищ — спросила одна из них (хорошо, что хоть не «дядя»).
— Мне бы поговорить с секретарем.
— Товарищ Зыкова в горкоме комсомола.
— Тогда с заместителем.
— Я — заместитель. Нуриева Зоя, — девушка протянула мне руку. — Слушаю вас, товарищ.
Я изложил цель своего прихода.
— Это очень хорошо. С каким же классом вы хотели бы установить комсомольскую связь?
— А Марина Хрусталева в каком классе?
— В десятом «В».
— Тогда с десятым «В». А где можно было бы увидеть комсорга?
— Валя, — обратилась Нуриева к другой девушке, — сходи, пожалуйста, за Хрусталевой.
— Раз этого требуют интересы береговой обороны, так и быть, схожу.
Острых на язык выбрали в комитет комсомола.
— Скажите, пожалуйста, — вновь спросила Зоя, которую, казалось, не вполне удовлетворил мой ответ. — А какую форму шефской работы вы могли бы предложить?
«В самом деле, какую? До сих пор я как-то не думал об этом. А надо бы. Иначе зачем же тогда я шел в школу?» — лихорадочно обдумывал все возможные варианты.
— Формы могут быть разные.
— Глубокая мысль, — не без иронии заметила Нуриева. — А конкретно?
— На первых порах можно было бы обучить комсомольцев меткой стрельбе, — и мысленно добавил: — Этой палец в рот не клади.
— Это уже кое-что.
В комнату вошли Валя и Хрусталева.
— Марина, ты знаешь этого товарища? — спросила Нуриева.
— Да, — покраснев, ответила Маринка.
Как ей идет румянец! Я на мгновение забылся. Почему-то вспомнилось поле с дозревающей гречихой и заря перед восходом солнца. Где-то совсем близко ошалело бьют перепела: «Так пойдем! Так пойдем!» Наступает час пробуждения природы. Я всматриваюсь в окружающее и вижу его таким, каким оно было вчера, и уже не таким. Появилось что-то неуловимо новое. Вот и Маринка. Ведь я видел ее совсем недавно. Тогда она казалась мне такой же девушкой, как и многие другие. Ну, может, чуточку лучше. А сегодня? Сегодня она уже другая.
— Товарищ Нагорный, — объясняла Курнева, — просит от имени комсомольцев своего подразделения разрешить шефство над вашей группой. Что скажешь на это, Хрусталева?
— Я за. Но надо посоветоваться еще и с ребятами.
— Будем считать вопрос решенным. Советуйся. Что еще требуется от комитета комсомола?
Вопрос был обращен ко мне, и я ответил:
— Теперь вроде бы все. Спасибо вам. До свидания.
Из комнаты мы вышли вместе с Маринкой.
— Как это вы так сразу? — спросила она.
— Да вовсе и не я, а наш командир.
— Ах не вы?
— Собственно...
— Не будем больше об этом говорить. После уроков приходите в десятый «В». Там мы и обсудим ваше предложение, — и Маринка, дав понять, что разговор окончен, ушла к своим подругам.
«Э-э, да мы еще и с характером, — подумал я, спускаясь по ступенькам вниз. — Ох, эти женщины! Даже самые юные из них легко усваивают, что право на внимание — прерогатива женщин, и те из мужчин, которые забывают об этом, не достойны внимания женщин».
До окончания уроков в десятом «В» классе оставалось более двух часов, и я решил скоротать время за прогулкой по городу. Кроме того, мне как военному, подразделение которого расположено в непосредственной близости от Балаклавы, необходимо хорошо знать этот город. И чем скорее я это сделаю, тем лучше и для меня и в какой-то степени для самой Балаклавы, мир и покой которой я призван беречь так же, как и свой дом.
Набережная бухты в это время была пустынна. Лишь метрах в двухстах от меня, ближе к морю маячила фигура какого-то подростка. В одном месте я спустился по ступенькам вниз, к самой кромке берега. Вода в заливе чистая, прозрачная, сверху— теплая, глубже — холодная. Долго держать руку глубоко в воде нельзя: сводит пальцы. При попытке зачерпнуть пригоршней воду мальки, стайками плававшие у берега, юркнули в сторону. Я погрузил руку в воду и замер. Некоторое время они опасливо обходили ее, но потом осмелели настолько, что спокойно проплывали между растопыренными пальцами, стукались о них своими булавовидными головками.
Подросток, к которому я подошел, сидел и удил рыбу.