Тайны древних руин

— Спасибо вам за гостеприимство, — поблагодарил я женщин. — Из-за вашей доброты я не смогу теперь нести воду на гору.

— Сможешь, ты парень дюжий, — в тон моим словам ответила Анна Алексеевна. — В крайнем случае тебе поможет Маринка.

— А меня теперь саму нужно нести на руках.

— Не болтай лишнего, — уже строго заметила мать. Я наполнил ведро водой и, простившись с Анной Алексеевной, пошел через виноградник в гору. Маринка, шедшая вслед за мной, сказала:

— Выйдем за виноградник — там я помогу вам нести ведро.

— Вы что, хотите, чтобы меня засмеяли ребята?

— А они не узнают.

— Узнают — не узнают, я же сам потом себе не прощу.

— Ну тогда поставьте ведро и отдохните. Кстати и виноградник мы уже прошли.

Я поставил ведро на каменистый уступ и машинально вытянул из кармана распечатанную пачку папирос. Только когда начал извлекать папиросу, вспомнил о данном слове не курить. Я перевел взгляд на Маринку. Она с любопытством следила за тем, что я буду делать дальше.

— Не буду, не буду, — я смял пачку и бросил ее далеко в кустарниковые заросли. Маринка, довольная, смешно сморщила свой носик, минуту постояла, молча разглядывая мою неуклюжую фигуру, и сказала:

— Приходите к нам, когда сможете.

— Спасибо, Маринка. Обязательно приду.

— До свидания, — и она подала мне руку, маленькую, почти детскую. Мне даже совестно стало, глядя на свою ладонь-лопату, которую я протягивал Маринке.

2

Пришел я в расположение поста, когда все уже пообедали. Демидченко сидел на камне у края площадки и набивал махоркой скрученную из газетной бумаги длинную воронкообразную трубку, или, как мы называли ее, козью ножку. Меня он, казалось, не замечал, не реагировал даже на доклад о моем возвращении. За время вот такого нарочитого молчания подчиненный, как я заметил, приходил в уныние, а самого Демидченко начинала душить злоба. Но меня не так-то просто вывести из равновесия. Я же понимаю, что он просто ищет придирку. Но для чего?

— Где прохлаждались столько? Вы что, на курорт приехали? — спросил наконец Демидченко.

«Что ему нужно от меня? Ведь я же не претендую на его должность. Да о какой претензии может идти речь, когда я просто рядовой краснофлотец, а он — старшина второй статьи. Я не даю ему ни малейшего повода упрекнуть меня в неуважении к его авторитету командира. Самое большое мое желание состоит в том, чтобы он относился ко мне так, как относится к моим сослуживцам, не более. Но так не получается. Почему? — не раз задавал я себе вопрос. — Неужели есть такие люди, которые за твою помощь готовы преследовать тебя до конца своей жизни? Нет, я не верю в существование таких людей. Тогда что еще может быть причиной, которая заставляет Демидченко так остро ненавидеть меня?» Я теряюсь в догадках, но придумать ничего не могу.

— Отвечайте, когда вас спрашивает командир.

— А что ему отвечать, товарищ старшина второй статьи, когда вы его сами послали, — вступился за меня радист Лученок.

— Вас не спрашивают. Тоже мне адвокат нашелся. Я жду, — напомнил свое требование Демидченко.

— Неудобно было отказываться от угощения.

— Вы что, Нагорный, воинскую службу несете или дипломата из себя корчите? Последний раз предупреждаю! — пригрозил Демидченко и ушел на противоположный склон горы.

— Не расстраивайся. Ну его к черту, — сказал мне Лученок. — Тут мы оставили тебе первое и второе.

— Спасибо, я уже пообедал.

— Га! Что я вам говорил? — крикнул Семен Звягинцев и перешел на скороговорку. — Он же тешшу заимел. А какая тешша отпустит своего зятя непообедавши? Когда Колька привел эту кралю, я сразу смекнул, что к чему.

Рядом сидевший Петр Музыченко отодвинул свой котелок и без подготовки ответил Звягинцеву четверостишием:

— Мы тэбэ поставым, Сеня, замисть кулэмэта, и строчы очэрэдямы из свого сэкрэта.

Музыченко был родом из Волыни и по своей внешности очень походил на Тараса Шевченко в молодые годы. Сходство с украинским поэтом дополняли усы и лысеющий лоб. А ведь Петру было всего двадцать лет. Добродушный, с мягким характером, Музыченко тем не менее становился едким, когда кто-нибудь наносил другому обиду. Особенно часто доставалось от него Звягинцеву. Донять Петра чем-либо невозможно, и это скоро усвоил Звягинцев. Семен, как только Музыченко начинал с ним вести словесную баталию, делал вид, что у него полно неотложных дел, и уходил в другое место.

— Сам ты кулэмэт, — ответил Петру Звягинцев.

— Зачем ты с ним связываешься? Пусть бы трепался, пока не надоело, — сказал я Петру, когда Семен ушел.

— На кращэ закуры.

— Спасибо, Петя. Не курю, бросил.

— Колы?

— Может, с час тому назад.

Музыченко засмеялся, приняв мои слова за каламбур.

— Скоро заступыш на вахту, тоди знов почнэш курыты.

Я не стал разубеждать Петра и принялся за чистку карабина.