Тайны двора государева

Дворец был о трех высоких этажах с двумя флигелями. Парадный подъезд без козырька — точно посредине главного фасада, и к нему с двух сторон вела лестница. Обычно там стоял караул. Но теперь, как с радостью заметил Богатырев, стражники, видимо продрогнув на морозе, ушли в помещение — погреться. Шесть высоких масляных фонарей — по три с каждой стороны — радужно горели.

Там, где была опочивальня императрицы, окна желтовато светились.

— Прекрасно! — сказал себе Богатырев.

Он все рассчитал загодя.

И уже было собрался подыматься по узкой пожарной лесенке, находившейся на левом флигеле, как вдруг его чуткое ухо уловило скрип снега под чьими-то ногами и голоса, хорошо слышимые в ночной тишине.

Он выглянул из-за угла: караул из шести человек обходил дворец.

Свидание

Сердце бешено заколотилось.

Спрятаться было некуда.

И как бывает в моменты наивысшей опасности, пришло единственно верное решение. Он подпрыгнул, зацепился за нижнюю ступеньку высоко отстоявшей от земли лесенки. Подтянув свое могучее тело, он перехватился за следующую ступень и резво поднялся до третьего этажа.

Богатырев увидал стражников, появившихся под ним внизу, их теплые бараньи башлыки, услыхал веселые голоса. Не заметив его, они прошли дальше и скрылись за углом.

Теперь предстояло самое главное: пройти по узкому оконному наличнику, перебраться через широкий простенок, вновь пробраться, не грохнувшись с высоты, по следующему наличнику. Совершить такой фокус и цирковому акробату было бы вряд ли по силам, а громадному, весившему шесть с половиной пудов человеку и вовсе невозможно.

Но… Сбросив вниз шинель и даже перчатки, чтобы цепляться было удобней, Богатырев начал свой беспримерный подвиг. Забыв про опасную высоту, он двинулся вперед, вплотную прижавшись к стене, не видя, лишь ощущая под ногами узкий металлический наличник. Кончики пальцев моментально одеревенели, почти не слушались, колени цеплялись за стену, ноги скользили, каждое мгновение грозя сорваться…

И все же он дошел до нужного окна и постучал носком сапога (руки-то заняты!). В ответ — тишина. Тогда он грохнул сильней, готовый уже высадить стекло, ибо сил держаться более не оставалось, и застыл в ожидании.

И вдруг, словно волшебное видение, перед Богатыревым возникла сама императрица — в исподней рубахе, с подсвечником в руке, с изумленным лицом.

Он счастливо улыбнулся, губы его прошептали:

— Пусти!

Нахал

Малость подумав, императрица решила: «А почему бы мне не пустить в спальню сего красавца?» Она не без труда раскрыла окно. В него влетел свежий ночной воздух и высоченный семеновец.

Оказавшись на паркете, галантно поклонился:

— Матушка, дозволь войти?

Она подумала: «Господи, как он похож на казненного Монса! Только ростом выше, моложе годков на пятнадцать и лицом веселее». Вслух же сказала (и тон ее был вполне обыденным, словно капитан явился на заурядную аудиенцию в приемном зале):

— Ты зачем?

Гость невозмутимо продолжал:

— Матушка, явился согласно твоему приказу — я капитан-семеновец Сергей Матвеевич Богатырев. Прости, что вышла задержка: не привычен я к самой изумительной российской даме под караулом ходить. Пришлось самого себя освобождать.

— Ах, ты тот самый нахал! Прикрой, Сергей Матвеевич, окно — дует ведь. И, приперевшись бесстыдно в опочивальню к императрице, на что ты теперь рассчитываешь?

— Матушка, я человек служивый, мне уставом рассуждать не положено. Ты приказала, я подчинился — вот стою пред тобою, и весь я в твоей, матушка, власти.

Императрица улыбнулась:

— Ты довольно находчив. Так дай совет одинокой женщине: что с тобой, нахал, теперь делать?

— Я бы приказал принести сюда ужин, бутылку рейнвейна, а там будет видно.

— Но что обо мне подумают во дворце?

— Матушка, мы живем не перед дворцовыми сплетниками, а перед лицом Господа Вседержителя. Он же повелевает быть ко всем несчастным снисходительным и без умеренности добрым.

— И чем же ты несчастен?

— А тем, матушка, что давно и безответно люблю тебя, и не только как императрицу, а как самую завлекательную и красивую женщину.

— Нет, ты, Сергей Матвеевич, точно нахал! И все врешь небось.

— Позволь поцеловать твою туфельку, — Богатырев приник к обутой в сафьяновый башмачок ноге, — и за это несказанное блаженство открою тебе всю правду.

— В чем твоя правда?

— А в том, матушка, что сам великий государь Петр Алексеевич, знавший толк в женской красоте, предпочел тебя всем остальным на свете. Это и есть высшее доказательство правдивости моих, матушка, слов.

Сорокадвухлетняя императрица милостиво сим словам улыбнулась и сказала:

— Хорошо, я поступлю согласно твоему совету: прикажу принести ужин на двоих и две бутылки рейнвейна. Это и мое любимое вино. Но только есть условие…

— Какое, матушка?

— Чтоб ты, нахал, с одинокой женщиной был скромен. Богатырев отставил ногу и подкрутил усы.

— Среди гвардейцев Семеновского полка разные офицеры есть, но не сыщешь ни труса, ни дурака. Так что условие сие отметаю…

Императрица хитро посмотрела на гостя, усмехнулась: