Тайны двора государева

Хорошо писал об этом в своей капитальной шеститомной «Истории царствования Петра Великого» (СПб., 1858) академик Николай Устрялов: «Из этого расчета очевидна истинная цель его путешествия: вопреки общему мнению, едва ли помышляя тогда о преобразовании своего государства по примеру государств западных, он искал за границею единственно средств ввести и утвердить в России морское дело. Для того неутомимо изучал кораблестроение и мореплавание сам, заставлял учиться морскому искусству своих царедворцев и бомбардиров; приглашал сотни иностранцев исключительно в морскую службу и покупал „про свой царский обиход“ преимущественно корабельные инструменты, якори, канаты, парусные полотна…

Только флотом, сильным, хорошо устроенным, думал он взять перевес в войне с Турцией, разгромить татар крымских и кубанских, вытеснить господство турок с северных берегов Черного моря, раздвинуть пределы России до безопасного рубежа и, укротив негостеприимный Понт, открыть своему народу широкий путь в Юго-Западную Европу…»

* * *

В оставленной на попечение бояр России за эти полтора года произошло немало важных событий.

Царевны Софья и Марфа, властолюбивые более, нежели умные, мутили народ, как могли. Действовали они через главных заводил мятежа — стрельцов Чубарова полка Борьку Проскурякова и Ваську Тума.

Распустили слух: Петр-де в неметчине умер и царство осталось ныне свободным.

Сказать правду, Петр, едва ли не каждодневно присылавший письма, а порою и не одно, вдруг замолк. Даже верные бояре обеспокоились, не смекнув, что письма сии должны были задержаться по причине весенней распутицы.

Дурная весть, усилиями царевен, моментально разнеслась по Москве, достигла крайних пределов государства.

Ромодановский и Шеин, не жалевшие плетей и не забывавшие пользоваться раскаленными щипцами, крушившие ребра, первоисточника так и не доискались. Зато стало доподлинно известно, что другую ложь распустили из хором Марфы: «Бояре желают умертвить царевича, и если стрельцы не вступятся, то беда свершится».

Стрельцы призыва только и ждали: на Петра они держали многие обиды, и не все напрасные. Людей тот мало ценил, особенно если они морскими навыками не владели.

Число мятежников из четырех стрелецких полков составилось две тысячи двести — внушительное количество, тем более что все они были хорошо вооружены.

И еще много чего любопытного и тревожного случилось, но все закончилось битвой под стенами Воскресенского монастыря в июне 1698 года. Мятежники были разбиты.

Перепугавшиеся было бояре-правители вздохнули облегченно и давали Шеину указание письменное: «Начальных воров, бывших по полкам выборными, расспросить накрепко, с пыткою: кто из стрельцов первые к бунту заводчики и к ним пристальцы? Собою ли они такое воровство всчали или по чьему научению?.. И расспросив, казнить их смертию…»

Розыски начались, кровь полилась — рекой.

Измятое ложе

Ожидая прибытия Петра, Москва трепетала.

Но не успел еще слух о его прибытии распространиться по городу, как, забросив все дела важнейшие, государственные, Петр, подбадривая скакуна шпорами, полетел к возлюбленной в Немецкую слободу.

Анхен уже и не чаяла видеть государя в своих объятиях. За все долгое отсутствие он не написал ей ни строки. И она горько вздохнула, да не однажды:

— Бросил меня Питер, не хватило у меня хитрости приковать к себе! А ведь и русской царицей я могла стать. О мой Бог, сколь скорблю о счастье упущенном.

* * *

В августовском саду налились тяжелой зрелостью плоды. Сладостно пахло скошенной травой. Молодые птенцы начинали вылетать из гнезд.

В чистеньком домике Анны Монс с полотняными ковриками на полу и геранью в горшках на подоконниках был гость желанный — высокий, с узкими бедрами и жилистыми, но нежными руками польский посланник Кенигсек.

— Ах, как буду, очаровательная звезда моя, сладостная Анхен, скучать до следующей встречи с вами! — говорил Кенигсек, натягивая на себя белые шелковые рейтузы. — Ваша душа прекрасна, а тело — восхитительно. Поверьте мне…

Вдруг Кенигсек осекся, лицо его стало белее мела. Он невнятно промычал, ткнув рукой в окно:

— Невероятно, но это — Петр… Это ужасно!

Анна, убиравшая измятую любовными играми постель, взглянула в окно и ахнула. По песчаной дорожке прямой, словно проглотил аршин, шел государь.

— Аллес капут! — воскликнула Анна. — Мы пропали. Царь, черт его подери, сюда идет. Откуда он взялся?

Кенигсек лихорадочно пытался напялить туфли, да перепутал правый с левым. Он моментально взмок от страха, мысли его помутились. Он взвыл:

— Оторвет голову мою, ревнивец! О доннер веттер…

Вдруг Анна вздохнула:

— Виллим, умница, остановил Петра. Задерживает его разговором, знает, что вы у меня в гостях! Идите скорее сюда, в заднюю дверь. Через огород, бегом. В углу, возле старой яблони, доска приподнимается. Прощайте!

* * *

Едва посол выскочил из дома, как в него вошел Петр. Он загорел, пропылился, и весь облик его стал каким-то мужественным. Былая юношеская резвость сменилась некоторой степенной важностью.

Петр захлопнул за собой дверь, порывисто обнял Анну: