— Как я скучал без тебя, Аннушка! Каждый день думал о тебе. Теперь твердо решил: свою супругу Авдотью Федоровну в монастырь заточу. Пусть лбом пол долбит, грехи мои замаливает. А мне еще, — он коротко хохотнул, — ой сколько грешить предстоит! Вот и сейчас… Желанная, дай к персям твоим прильнуть! Тебя жажду…
Анна схватила руку государя:
— Ах, исстрадалась без тебя, мое солнце, жизнь оживляющее. Тебя не было, и мир померк для меня… Герр Питер, я сохла в разлуке, как герань, кою влаги лишили!
Вдыхая запах дорожной пыли и пота, целовала и целовала его, не веря своей радости: «Присох ко мне Петр, взойду на российский трон царицей!»
И они повалились в тяжко заскрипевшую и еще не успевшую остыть постель.
Когда, утомленный дальней дорогой и любовью, Петр отдыхал в объятиях Анны, он похвалил ее брата:
— Толковый мальчишка! На моих глазах вырос, не оставлю его своими заботами, сделаю государственным мужем.
Анна благодарно прижалась к груди Петра.
Тонкий лед
Пылкая любовь порой кончается столь же неожиданно, как и возникла.
Пока Петр выламывал хребет России под западный камзол, пока обагрял брусчатку Красной площади кровью стрельцов и разных людишек — разбойных, а больше безвинных, — пока в сельце Преображенском и Разбойном приказе подвешивал несчастных на крюки за ребра, он не забывал Кукуй-городок. Кукуйцы встречали герра Питера радушно: умные беседы, хозяйственные советы, а еще танцы, выпивки, хорошенькие женские лица, жаркие объятия Анны — все это веселило душу, уставшую от перестройки государства.
— Тебе, Аннушка, единственной я верю без оглядки, всю натуру свою распахиваю, — доверительно говорил царь девице Монс.
Не ведал Петр того, о чем давно шушукались за его спиной: Анна была блудлива, мало кому из ухажеров в ласках отказывала.
Меншиков как-то случайно застал ее в беседке, в одиночестве задумчиво глядевшую в голубое небо. Решительный в любви, светлейший князь тут же, возле резных перил, шанса своего не упустил.
С Кенигсеком и вовсе Анхен крепко спуталась.
Государь об этом узнал нечаянно. Вскоре после виктории над шведами под Нотебургом Кенигсек по пьяному делу и неосторожности свалился в глубокий ручей, ушел под лед. При утопленнике нашли тугую пачку писем, а с раздувшейся груди Петр снял большой медальон. Письма положили возле огня просушиться, ибо выяснить следовало: не содержат ли тайн государственных?
Государь колупнул ногтем золотую крышку, раскрыл медальон и весьма удивлен был:
— Что зрю аз? Портрет Аннушки? Как? Почему? А сие что — прядь волос с ее очаровательной головки? И эту прядку я, неразумный, может, целовал?
Брезгливо — двумя пальцами — взял письмо, начал читать. Потом другое, третье. Содержание их было пустяковым: «Ежечасно, мой прекрасный друг, воздыхаю о вас… Меня пожирает страсть, которую вы разожгли в душе моей… Когда вас нет, жизнь делается постылой… Вечно посылающая вам любовные вздохи Анна».
Петр швырнул письма, плюнул вслед:
— Ах, дура! А как лгала мне замечательно, я ведь и впрямь думал, что без меня ей нет радости. Блудница вавилонская!
Кликнул Меншикова:
— Алексашка, отправь срочную депешу князю Федору Ромодановскому!
Почти без запинок продиктовал:
— «Анну Монсову под строгим караулом заточить в доме ее. Из оного запретить любые отлучки под страхом смерти. К ней никого, окромя прислуги, не допускать. За все ее худые поступки запретить выходить даже в кирху. Зело извольте выполнять все написанное со всей неукоснительностью.
Гонец, молотя шпорами лошадиные бока, полетел в Москву.
Челобитец
Шел слух, что посол короля прусского Георг Иоганн фон Кейзерлинг в свое время амурился с Анной Монс. Так это было или иначе, правду теперь не сыскать. Но из архивных документов достоверно известно следующее.
Летом 1707 года главная квартира русской армии, ожидавшей Карла XII, находилась близ Люблина. Здесь присутствовали Кейзерлинг и… Виллим Монс, юный красавец, лицом поразительно схожий со своей сестрой. Посол опекал Монса, тот даже нашел приют в его жилище. Еще прежде Виллим откровенно признался Кейзерлингу:
— Самое выгодное дело для меня — служба русскому государю. Когда я был еще мальчуганом, Петр заметил меня. Но моя сестренка, у которой между ног всегда свербит, сотворила мне великую обиду — поссорилась с царем Петром. Ныне я ею полностью тем ограблен, ибо не имею средств к достойному существованию. Если бы вы, мой благодетель, замолвили за меня хоть слово единое! Государь вельми вас уважает…
— Сие есть правда! — Кейзерлинг тряхнул париком, роняя с него на камзол пудру. — Это хорошо, что вы уведомили, Виллим, меня о своих намерениях. Завтра у государя очередная пьянка. Вы знаете, что русские не умеют жить без пьянства и безобразий. Я попрошу герра Питера, он, я уверен, мою просьбу уважит.
Если бы знал посол, на какой срам он себя обрекает!
Скандал
На другой день Кейзерлинг, пригласив с собой Виллима, прибыл на званый ужин к Петру. В комнатах было накурено и душно, так что в открытые окна даже не влетали комары, полчища которых развелись тем летом.