Тайны Евразии

Да та же самоедь, скажут, видали з горы подле море мертвых своих: идут, плачи а за ними идет велик человек, поганяа их палицею железною».

Это, так сказать, легенды. Действительность, понятно, оказалась несколько иной, но не менее поэтичной. Прежде всего это относится к удивительному историческому феномену – зарождению и выпестыванию дружбы и взаимопонимания между пришлыми русскими людьми и коренным населением осваиваемых сибирских территорий. Умение подлаживаться под местные обычаи, уважение к обычаям любых, даже самых малых, народов – одна из типичных черт характера русского человека. На протяжении многих веков русские не просто научились сосуществовать с многочисленными иноплеменными соседями, но и заимствовать у них все заслуживающее внимания (а если надо – учиться) и одновременно щедро делиться со всеми своим духовным богатством. О генетической же чистоте (или, как раньше говаривали, о чистоте крови) особенно говорить не приходится, ибо за тысячелетия своего развития русский народ впитал столько чужой крови (и, в свою очередь отдал своей), что теперь уже невозможно ответить: кому же он теперь не брат и не сват.

И здесь нельзя не согласиться с Алексеем Степановичем Хомяковым (1804–1860), который еще полтора века назад писал: «Русский смотрит на все народы, замежеванные в бесконечные границы Северного царства, как на братьев своих, и даже сибиряки на своих вечерних беседах часто употребляют язык кочевых соседей своих якутов и бурят. Лихой казак Кавказа берет жену из аула чеченского, крестьянин женится на татарке или мордовке, и Россия называет своею славою и радостью правнука негра Ганнибала, тогда как свободолюбивые проповедники равенства в Америке отказали бы ему в праве гражданства и даже браке на белоликой дочери прачки немецкой или английского мясника». К этому можно добавить: уже в XVIII веке статистика бесстрастно свидетельствовала, что не менее 10 % браков на территории Сибири являются смешанными, при этом в основном одинокие русские мужики брали себе в жены разноплеменных сибирских невест.

Безусловно, у каждого северного и сибирского народа (как, впрочем, и любого другого) свой неповторимый характер, свои веками формировавшиеся особенности и привычки. И для русских людей, которым, по мере их продвижения на восток, приходилось сталкиваться с различными незнакомыми племенами, они вовсе не были «на одно лицо». Любопытные соображения оставил на сей счет адмирал Г.Л. Сарычев, характеризуя одну из самых самобытных народностей Сибири – эвенков (тунгусов): «Тунгусы сильно привязаны к кочевой жизни и дивятся якутам и русским, живущим оседло. Своей беззаботностью и веселостью, подвижностью и веселостью, подвижностью и остроумием тунгус отличается от прочих сибирских племен: мрачного самоеда, неуклюжего остяка, сварливого якута; и потому тунгуса можно назвать французом тайги. <…> Когда тунгус едет верхом на олене, он держится гордо и осанисто, словно рожден он кавалеристом».

Мне же лично представляется: не только тунгусам следует гордиться, что их сравнивают с одной из блистательных европейских наций – французами, но и последним должно льстить, что их приравнивают к одной из самых древних, отважных, находчивых и, главное, – кристально честных сибирских народностей (рис. 28). Это доказывает и вся история дружбы между русскими и эвенками. Польза с самого начала была обоюдной. Лучше всего, пожалуй, о том свидетельствует открытие нерченского месторождения серебра, на месте которого «во глубине сибирских руд» вскоре возникли знаменитые каторжные рудники и плавильные заводы. А положили начало серебряной славе России два тунгусских охотника, братья Аранжа и Мани. Они и доложили в 1692 году сибирскому воеводе, что в местах их звериной ловли имеются богатые серебряные руды, к коим уже проявлял понятный интерес монгольский князь, сумевший вывезти на семи верблюдах образцы руды из российских владений. Но сердца тунгусов-охотников были расположены не к «мунгалам», а к русским старшим братьям…

Рис. 28. Тунгусы летом (рисунок XVII в.)