Манька бросилась искать стрелу, но та исчезла. Она расстроилась. Дьявольских стрел, которые взяли с собой в дорогу, оставалось не больше десятка – и неизвестно, что ждало их впереди. Даже те стрелы, которые нарастили для своих нужд, подходили к концу, а Дьявол продолжал тратить их на ступени, к ее и Борзеевича неудовольствию. Благо, что дорога, по которой от пятой вершины их вел опытный горец, по большей части проходила по таким местам, где у каждой пропасти или ущелья уже были готовые переходы. Манька сразу догадывалась, доказывая Борзеевичу, что именно Дьявол водил сюда всех людей до них. И каждый следующий рубил проходы и ступени, поправляя те, которые разрушились. Даже переходы через пропасти всегда имелись, или в виде обвала, или соединенные обвалившейся скалой или каменным затором, по которым при некоторой сноровке можно было перебраться, как по мосту.
Борзеевич не спорил, он пытался обмозговать Дьявольские способности и дать им хоть какое-то разумное объяснение. Получалось, он знал не только прошлое, но и будущее, или надеялся, как обычный человек, на благоприятный исход.
В эту ночь они остановились в пещере чуть ниже вершины, куда привел их человек с мечом. К пещере вела пологая ложбина, а перед нее имелась ровная площадка, с которой можно было любоваться седьмой горной грядой и закатами, пока не надоест. За площадкой начинался относительно пологий спуск к подножию седьмой горы, которая была еще выше и круче шестой, хотя вроде дальше уже некуда. Наверное, спуститься и подняться можно было только здесь, слева и справа от межгорной седловины, соединившей два горных хребта, открывались глубокие пропасти. Внизу по обе стороны от перехода открывался вид на межгорные долины, покрытые лесами, еще покрытые снегом, но уже с широкими оттаявшими прогалинами, с лентами рек, блюдцами озер и множеством горячих источников, которые с периодичностью били горячими фонтанами на высоту нескольких сот метров, казавшиеся отсюда не более чем игрушечными дымящимися струйками пара. Глядя вниз, от такой высоты сразу начинала кружится голова.
Вход в пещеру был широким, метров десять в ширину и четыре в высоту, так что через него мог проехать большой железный конь, которым землю пашут. Сразу за входом, в виде ответвления, располагался еще один широкий и высокий грот и длинный сужающийся и ставший ниже проход – метров семьдесят в длину и три в высоту. Грот с боку представлял собой вместительный зал, метров тридцать в длину и в ширину, с высоким, семь – десять метров потолком. В центре потолочной его части зияла дыра, которая вела неизвестно куда: света в ней не было, а под дырой расположилось некое рукотворное сооружение, больше напоминающее очаг, но только большой очаг. А дальше, по основному проходу, была огромная, просто необъятная, метров на четыреста в длину, и примерно на двести в ширину зала, с высоким сводом, который поднимался в высоту метров на пятнадцать – двадцать. Если мерить огородами, которыми Манька привыкла мерить землю, то тут легко вместилось бы больше тридцати – сорока ее огородов.
Посередине залы разливалось вытянутое на всю длину залы глубокое и широкое озеро с каменной плитой посередине, как будто ее специально кто-то туда положил. Прямо над плитой нависла огромная гранитная сосулька, не доставая до плиты метра полтора. Кому и зачем он понадобился, для Маньки и Борзеевича осталось загадкой, все равно топить его было нечем. Но не так думал человек с мечом. Он чувствовал себя здесь, как дома, водил другого человека за собой и что-то показывал и рассказывал, постукивая по стенам пещеры, указывая на плиту посередине озера, а второй ему отвечал, проявляя живой интерес. По ширине озеро было почти от стены до стены, но позади него и впереди расположились большие ровные площадки с валунами в рост человека. Стены у пещеры были тоже не то гранитные, не то состояли из какого-то другого материала с включением металлических гранул, которые привели Борзеевича в некоторое замешательство.
Сама пещера показалась Маньке сказочно уютной и красивой, и что немаловажно, поросшая густым и мягким мхом, лишайниками и еще какой-то растительностью и на земле, и на стенах, как в лесу, только гуще. Холодный пятидесятиградусный мороз с улицы в пещеру почти не проникал. В ней было необыкновенно тепло, даже душно, и оттого влажно. Испаряясь, вода конденсировалась на стене и на потолке, капая сверху крупными дождевыми каплями.
– Хотел бы я послушать, о чем они говорят! – Борзеевич кивнул на призрачных спутников, высаживая недалеко от входа неугасимую ветвь. Он прошел к озеру – и сразу заставил Маньку испугаться. Глаза у него сделались круглыми, как пятаки, а палец застрял во рту, которым он попробовал воду на вкус.
– Маня! Она живая! – сказал он каким-то не своим голосом.
Манька недоверчиво прошла к озеру и тоже застыла с изумленным видом – да, вода в озере была живая! А на дне озера плавала какая-то светящаяся живность.
Борзеевич прошел по бережку. Берег у озера был песчаный, но дальше – камни, скрытые под темно зеленым ковром.