Тайны гор, которых не было на карте

– А они попадут? Они и в самом деле попадут? – обрадовалась Манька, вспоминая обоих другими. – Ты как Сын Человеческий заговорил!

– Но ты же их там видела? – подтвердил Дьявол. – Маня, я не Сын Человеческий, я не даю венец жизни по смерти – я даю жизнь, а скорбь не длится десять дней, когда темница выходит из среды человека. Но человек привыкает думать стенами темницы и сам становится ею. Думаешь, легко человеку вдруг остаться без мечты, понимая, что все, что у него есть, кучка вампиров? Они все после укуса дней десять лежать мертвые, скорбя о себе новою душою смертельно. И оживают, и поднимаются, получая вторую жизнь, не изведав смерти первой, не вспоминая, что смерть вторая – это смерть, и надеяться уже не на что, – он кивнул на спутников. – Они не умирали, они избрали другой путь.

– А я? – полюбопытствовала Манька.

Дьявол тяжело вздохнул.

– Жизнь в тебе теплиться едва-едва… Но ты не темница, ты в темнице…

Манька недовольно покосилась в сторону двух призрачных спутников: получалось, что в Сад-Утопию они въедут ее тяжелым трудом. Насколько же обидно это было! Они не первые от плохой жизни уходили в жизнь в облегченном варианте, исключительно с ее помощью.

Вторая причина была более существенной. И это тоже никак не укладывалось ни в Манькиной голове, ни в Борзеевской: со времени безмолвствующих людей горы как бы наехали на пропасть, сдвинув стену на десять – пятнадцать сантиметров. И когда Дьявол обваливал скалы – а делал он это уж как получится, часть земли, которая была в их время, обваливалась тоже, и получалось, что ступить им вообще было некуда, в отличии от Борзеевича и Маньки, которым в настоящем было без разницы, ибо от временной петли они не зависели. Спутники их наступали на пустое место и катились вниз, потому что на самом деле были не там, а здесь. Взлететь чуть выше мог только человек с мечом из Проклятого города с шестой горы, а юноша с пятой летал из рук вон плохо, получалось у него только с горы. Он виновато улыбался, и ждал, когда ступени буду готовы. Даже место для сна они выбирали с учетом разницы состояния земли в прошлом и в настоящем, выбирая такие, которые остались с того времени на месте, в основном, пещеры и гроты. Или они спали на воздухе, а Манька и Борзеевич устраивались по-царски, если грот или пещера образовались по времени много позже существования людей из прошлого.

Этот парадокс заставлял Маньку и Борзеевича искать место, где бы под ногами людей из прошлого была земля. Но горы здесь были относительно устойчивыми. Манька молилась с благодарностью всем богам, что гора не сдвинулась за несколько тысячелетий, разделявших ее и спутников во времени, на метр или больше. Какая вроде бы разница, нет земли – иди по воздуху, но что-то мешало им, они провались в землю, как будто в трясину, шагая с трудом, и оттого поднимались медленно. Манька долбила стену пропасти без устали, расширяя ступени, а Борзеевич помогал, используя сношенный до трех четвертей ее железный посох. Сил уходило столько, что к вечеру оба падали замертво, просыпаясь, когда солнце уже всходило полностью. мозоли на руках задубели. В последнее время им даже поговорить времени не находилось: пожелание сна прерывалось на полуслове добрым погружением в сонное состояние, когда тени расползались в уме и начинали проникать во все видения, и тело порой договаривало такое, что никак к пожеланию спокойной ночи отнести было нельзя.

Но внезапно случилось такое, о чем Манька и не мечтала…

На четвертую ночь от начала подъема на седьмую гору, она как обычно обирала рюкзак. Дьявол куда-то удалился по своим делам. Оба спутника крутились неподалеку, с любопытством разглядывая и ее, и Борзеевича, и тем, чем они занимались. Наверное, сравнивали себя, пытаясь по их скарбу определить, как живут люди в настоящем. Борзеевич и Манька, естественно, сразу сникли. Что они могли им показать? Наверное, эти люди думали, в какой темный век попали – не было ни одной стоящей вещи, которая бы раскрыла содержание достижений настоящего времени, кроме пластиковой бутылки. И Манька чуть не проворонила Дьявольский кинжал, отложенный в сторону, которым перед тем срезали ветвь неугасимого дерева.

Она уже выходила, когда юноша внезапно вырос перед нею, показывая назад. Манька обернулась. Человек прошел к кинжалу, нагнулся и дотронулся до него рукой и тут же отдернул, замерев с широко открытыми глазами. Потом снова поднес руку, вынул кинжал из ножен, рассматривая его с восторгом, будто узнал. Руны на лезвии заиграли синим и оранжевым – и взгляд у него стал таким выразительным, что и Борзеевич догадался, что когда-то кинжал принадлежал ему. Он вдруг весело ухмыльнулся и, прослезившись, воткнул лезвие в сердце и повалился наземь…

Борзеевич бросился к нему, перепугавшись насмерть. Манька не сдвинулась с места.

– Выпендрежник! – процедила она сквозь зубы. – Верни кинжал.

– Маня, ты в своем уме?! – схватил ее Борзеевич за руку, потянув назад. Он был испуганным.