И вот теперь я взял билет до Астрахани, намереваясь осмотреть всю Волгу, но за эти двое суток она успела поднадоесть мне, и надо думать, что до Астрахани я не доеду. Я проведу еще эту ночь на пароходе, так как мне бросилась в глаза привлекательная горничная, с которой я попытаю свое счастье, но завтра утром я сойду на берег, если, конечно, пароход не запоздает до полудня.
— А что же будет дальше? — удивился я.
— А почем я знаю? Быть может, мне придет фантазия добраться до Сочи, а там пешком пройти до Батума по дивному Черноморскому побережью? Может, затем, познакомившись с какой-нибудь милой пастушкой, я обоснуюсь на несколько дней в далекой глухой деревушке? Этого никто не знает, и прежде всего я сам. В этом-то и есть пример моего существования.
Обильный завтрак, выпитое вино и водка да опьяняющий речной воздух утомили меня, и я вскоре отправился на часок в каюту, где и прикорнул.
Мой же попутчик в течение дня наслаждался красивыми видами, совершенно не замечая однообразной пароходной жизни, а на следующее утро, когда пароход наш пристал к одной из многочисленных пристаней, обильно разбросанных по здешним берегам, он подошел ко мне все в том же пиджаке и с чемоданчиком в руках, протянул руку и торопливо проговорил:
— Я выхожу здесь. Знаете, чудесное местечко, все как-то приветливо улыбаются, да и незнакомки на пристани одна лучше другой. Будьте здоровы!
И с этими словами он побежал по сходням. Мы отчалили, берега стали как-то стушевываться, но была еще мне видна фигура моего странного попутчика, успевшего уже затеять флирт на пристани с какой-то волжской красавицей.
Влопался!
Всякий раз как Александру Ивановичу Доленгову удавалось благополучно сплавить молоденькую жену, Мафочку, на дачу в новый Петергоф — это радостное для него событие происходило в средних числах мая, — он вздыхал с облегчением и судорожно принимался наверствывать впустую потерянное время, усердно посещая увеселительные и злачные места веселящегося Петрограда. Полюбившимся местом его был «Аквариум».
В этом году все шло обычным порядком: Мафочка в мае переселилась на дачу, а Александр Иванович весь июнь беспрепятственно наслаждался своей свободой, изредка, приличия ради, навещал жену в Петергофе. И вот вдруг в первых числах июля Мафочка соскучилась, примчалась в Петроград и потребовала от мужа развлечений.
Тщетно Александр Иванович изобретал программы удовольствий! Он говорил:
— Знаешь, Мафочка, пойдем-ка мы вечером в летний буф на «Веселую вдову», а после спектакля прокатимся по островам.
— Вот тоже! Твою «Веселую вдову» я слышала уже четыре раза, а острова меня не прельщают. Что они по сравнению с Петергофом?
— А то, может, пойдем поужинать к Фелистену?
— Нет, это все скучно! А знаешь, Шура, ты бы свез меня в какое-нибудь запретное место, куда дамы обыкновенно не ездят, ну, скажем, хотя бы в «Аквариум» Александр Иванович так и подпрыгнул:
— Что ты, что ты, Мафочка, это невозможно, это неприлично, разве дамы ездят в «Аквариум»?
— Конечно ездят, вот Лили ездила туда с мужем и уверяла, что страшно весело.
— Ну-у-у, Лили! Нашла кого слушать, ты же знаешь эту шальную женщину!
— Нет, Шура, я хочу в «Аквариум».
— Полно, детка, уверяю тебя, что там и вовсе не весело.
— Неправда, весело, весело, весело!!!
Спорить было бесполезно, и Александр Иванович, зная свою жену, подчинился!
Вечером они подъезжали к «Аквариуму», где Александр Иванович был необычайно предупредительно встречен. Администрация и лакеи ему кланялись как старому знакомому, и кто-то в придачу назвал его даже по имени отчеству. Александр Иванович вертелся как на иголках, делал удивленное лицо, не всегда мог объяснить Мафочке назначение той или иной остротки… Но, увы, все потуги были напрасны.
Мафочка сразу взяла его под подозрение:
— Послушай, Шура, ты, право, здесь как дома. Все тебя знают, все тебе улыбаются.
Александр Иванович как-то неестественно визгливо рассмеялся и пробормотал что-то нечленораздельное.
— Что ты там такое говоришь, Шура?
— Да так… Ничего особенного. Я говорю, что, возможно, меня и помнят здесь еще по далекому холостому времени.
Мафочка недоверчиво покосилась на мужа, но промолчала.
В саду им навстречу попалась какая-то рыжая, сильно накрашенная женщина и, завидя Александра Ивановича, приветливо ему закивала. Александр Иванович сердито отвернулся и, как бы ища у жены сочувствия, пробормотал:
— Вот до чего пьяна, что в глазах двоится, принимает меня, очевидно, за кого-то другого!
Мафочка поджала губки, но опять промолчала.
— А это что такое, Шура? — сказала она, указывая на ресторан.
— А это, Мафочка, ресторан, где публика собирается после театра.
— Ах, как это интересно! Я тоже хочу здесь поужинать!
— Что ты, что ты, Мафочка, здесь такие дебоши и оргии проходят, что разве можно? Люди бутылками швыряются, иногда дерутся, бранятся, что ты, господь с тобой, тебе нельзя здесь быть.
— Нет, Шура, я сюда для того и приехала, чтобы все видеть. Непременно после театра будем ужинать.
— Да, Мафочка, но…
— Никаких «но», прошу тебя не спорь, иначе я расплачусь, тебе же хуже будет!