В мае или июне 1490 года (время года определено приблизительно по последующим событиям) крещеный еврей из Лас-Месурас по имени Бенито Гарсиа поселился на постоялом дворе в северном селении Асторга. Это был пожилой мужчина примерно 60 лет, чесальщик шерсти, который довольно много путешествовал, занимаясь своим ремеслом. В общей зале таверны, где он сидел за столом, находились несколько мужчин из Асторги; эти люди то ли решили спьяну развлечься, то ли были ворами, и поэтому переворошили содержимое его заплечного мешка и обнаружили в нем какие-то травы и облатку для причастия, которая, как они сразу решили, была освященной (а для мирянина было величайшим святотатством даже прикоснуться к ней). Когда они объявили об этой находке, последовало всеобщее волнение, и с криком «Святотатство!» эти то ли воры, то ли пьяницы набросились на еврея. Они избили его, накинули ему на шею веревку, выволокли из таверны и потащили к судье Асторги, доктору Педро де Вильяде. Его преподобие исполнял в Асторге обязанности агента святой палаты. Он имел большой опыт в инквизиторских делах, и его вот-вот должны были повысить до должности инквизитора в суде Авилы.
Вильяда получил облатку, выслушал обвинения, и, когда Бенито отказался давать объяснения, разговор с ним у Вильяды был короткий: он приказал дать ему 200 ударов плетью, а когда тот продолжил упрямиться и после этого наказания, подверг его пытке водой. После нее несчастный наконец заговорил. О том, что именно он говорил, у нас нет сведений; но мы знаем это с его слов (переданных позже Юсе Франко, с которым он об этом говорил), что «он сказал больше, чем ему было известно, и достаточно, чтобы сжечь его на костре»[367].
Получив от Бенито признание собственной вины, Вильяда, как предписывалось «Указаниями для инквизиторов», начал склонять его к тому, чтобы тот обличил других. Нам известны методы, обычно применявшиеся с этой целью, и из того, что последовало дальше, будет вполне резонным предположить, что к ним прибегли и в этот раз.
Следуя указаниям Эймерика, Вильяда, несомненно, увещевал его очень по-доброму, делая вид, что возлагает вину не на самого Бенито, а на тех порочных людей, которые ввели его в грех; он уговаривал пленника спасти себя, продемонстрировав истинное раскаяние, и подчеркивал, что единственным доказательством этого раскаяния может быть лишь откровенный и добровольный донос на тех, кто ввел его в такое прискорбное заблуждение.
Из тех отрывочных сведений, которыми удостаивают нас хроники суда над Юсе Франко, складывается впечатление, что Бенито Гарсиа был довольно безрассудным человеком, обладавшим мрачным, сардоническим чувством юмора, проблески которого проникают даже через обезличивающие юридические документы и вызывают нашу симпатию.
Бенито преисполнен презрения к этим христианам, чью религию он принял 40 лет назад, – он объясняет это моментом слабости в молодые годы; от этой религии он тайно отошел примерно за пять лет до ареста. Его мучает раскаяние за то, что он предал иудейскую веру, в которой был рожден; он считает, что его настигло проклятие, которое наложил на него отец, когда он совершил это отступничество; он совершенно разочарован в христианстве; увидев костры веры, он пришел к выводу, что как религия христианство потерпело полную неудачу; у него было обыкновение насмехаться над евреями, склонявшимися к христианству. «Примите крещение, – бросал он им с издевкой, – а потом отправляйтесь смотреть, как они сжигают новых христиан»[368].