Тайны Иномирска

Окончательно запутавшись, я ранним утром, задолго до рассвета, отправилась в церковь, чтобы «поговорить с Богом». Многие прихожане рассказывали о «беседах с Богом» и о том, как после таких бесед легчает на сердце, и я закономерно решила, что мне тоже не помешал бы «задушевный разговор». Надо полагать, всезнающее божество сумело бы объяснить мне как вести себя так, чтобы меня перестали ненавидеть.

Преклонив колени перед распятием с Иисусом Христом, я неуклюже, по-детски взмолилась, прося его о заступничестве, смягчении жестоких сердец и прочем, о других вещах, о которых принято просить в молитвах. Его искажённое страданиями лицо продолжало смотреть куда-то вбок, имитирующая кровь дешёвая краска — слегка поблёскивать на солнце, золотистые пылинки — безмятежно реять в воздухе, но…

Желанного ответа всё не было.

Разочаровавшись в «беседах», я праздно завертела головой в поисках откровений, но взгляд натыкался лишь на неизменных спутников Сына Божьего — его мать, Пресвятую Деву, неизменно пребывающего в образе белого голубя Святого Духа и гигантскую размытую фигуру, чья голова прочно затерялась в облаках — Господа Бога. Вокруг всех этих чуждых фигур словно бы вели хоровод малознакомые святые с апостолами. И все, как один, непреклонные, суровые, готовые сечь за малейшее неповиновение.

«Ха, гляньте», незаметно подкравшийся со спины Иоанн толкнул меня так, что я ударилась об ступеньку, раскроив себе лоб. «Ишь чего удумала, молиться! Слышь голова-трава, молитвы Господу нашему — они для людей, не для нехристей».

«Настоятель говорил, что Сын Божий умер за грехи наши», заученно ответила я, стыдливо вытирая платком кровь и переживая как бы мне не влетело за порчу церковного имущества. Без Его помощи никто не смог бы постичь Царствие Божье и человечество так бы и осталось во грехе. Жертва его есть искупление…»

«За грехи человечества», безжалостно подчеркнул Иоанн, нависая надо мной. «За грехи людей, то есть. А ты — чёртов подмёныш, нет в тебе ничего человеческого и никогда не будет. Вон отсюда!»

Ради людей, значит… Надо же, какое избирательное божество.

— Фэй… Фэй, ты там уснула? — забеспокоившись, Вадим щёлкнул пальцами перед моим лицом, отчего я вздрогнула. — Ух, живая! Зависла, понимаешь, древним Виндоусом и ни туда, ни сюда. Вопрос с подвохом, знаю, но только ты и можешь на него ответить.

— Почему? — безрадостно спросила я. — У меня нет теологического образования и в силу своих… особенностей мы с церковью едва ли не в конфликте. Не лучше ли отправиться в ближайший храм и побеседовать с батюшкой?

— Именно потому что ты — НЁХ твоё мнение и важно, — объявил Вадим. — Дурить голову всякой околорелигиозной хренотенью точно не станешь, заманивать в секты — тоже. В сухом остатке — честное, непредвзятое мнение чело… э-э-э… сверхъестественного создания, успевшего повидать всякое. Тебе даже необязательно распинаться насчёт того-то и сего-то, просто скажи, есть ли по-твоему Бог или нет?

«Вознёс грехи наши Сам, телом Своим заместивши. И живём ноне для правды, ранами Его исцелившись».

— Да, есть, — немного поколебавшись, ответила я, понадеявшись, что этим вопросом всё и ограничится. — Почему бы нам не выпить ча…

— Тогда существует и Рай?! — обрушил новый вопрос мальчишка, стукнув кулаком по столу. — Раз есть Бог, есть и место, куда попадают души, верно?! Моя мама… она тоже там, среди этих райских кущ, вечнозелёной травы и щебечущих пташек, да?

Виатторум Милосердная, суть всего и вся воплощающая, опять?!

— Сложно сказать, — придерживаться нейтральной позиции становилось всё сложнее и я, ощутив знакомый зуд, нервно поскребла ногтями шею. — Наше… ох-х, НЁХовское видение вещей отличается от человеческого, вряд ли я смогу осчастливить тебя большим.

— Просто… просто… — голос моего неугомонного подопечного задрожал, и я невольно прониклась: — Мама… она… она покончила с собой и все эти тупорылые святоши, как один… как один! Заладили про Ад, вечные муки, геенну огненную и котлы. А я… я… не хочу верить в то, что мама до скончания веков будет жарится на сковородке!

Ох и тяжко с ним.

— Многое зависит от интерпретации, — осторожно заметила я. — Допустим, существует около двенадцати вариантов Евангелия, не признаваемого официально Церковью. Общепризнанными считаются четыре: от Матфея, Марка, Луки и Иоанна. Аналогично и с теми, кто добровольно ушёл из жизни. Принимая во внимание всё то, что мне известно о Сакраменто, рискну предположить о возвращении измученной души к истокам, Кругу Перерождений, находящемся в ведении многоуважаемой Иггрины Люсатор.

В какой момент наш разговор свернул не туда?