Тайны Иномирска

— Иггрина Люсатор — богинька? — уточнил Вадим и его глаза заблестели нездоровым, лихорадочным блеском, верный спутник любого, кто решился ступить на тернистый путь сектанства. — С ней можно как-то связаться? Нет, я догадываюсь, что у неё нет канала в телеге и ВотсАпп так просто не напишешь, но… но она же подаёт хоть какие-то признаки жизни, а?

— Нет, Иггрина — хтоническое создание, стоящее превыше любого божества. И она крайне редко показывается людям. Почти никогда, если быть точной. В её ведении находится не только Круг Перерождений, но и Сумрачный Лес, где отрабатывают карму заблудшие души.

— И мама?! — ухватился за ниточку Вадим.

— Возможно, — неуверенно проговорила я. — Добровольный уход редко остаётся безнаказанным и, хоть в царстве Иггрины Люсатор нет ни котлов, ни чертей с вилами, понятие кармической отработки тоже присутствует. Разве что…

Хватит, хватит, просто не думай об этом, Фэй. Навряд ли мать Вадима осела в пограничье и ныне бесприютным призраком скитается по просторам Сквези. И уж точно мы не наткнёмся на неё неупокоенный дух в одном из ближайших злоключений.

Неудобные вопросы закончились также резко, как и начались. Успешно переварив новые знания и проставив в уме галочку напротив двух свежих тезисов: «Смерть — далеко не конец» и «Самоубийство — не равно вечные муки», Вадим заметно расслабился и повеселел. Очевидно, смерть матери тяготила его гораздо больше, чем он демонстрировал, иначе не набрасывался бы с экзистенциальными вопросами на фактически постороннюю.

— Давай-ка продолжим разговор о Сакраменто, — предложила я, готовясь вновь занять место у магнитной доски. — Набросанная мной впопыхах схема груба и заключает в себе основы мироздания, но каждый город Великой Пентаграммы России сам по себе интересен. Скажем, наш ближайший сосед, Новоархейск является вотчиной вампиров и оборот… Ох-х-х!

Ослепительная вспышка и последовавший за ней раскат грома вынудил нас с Вадимом какое-то время яростно тереть глаза и долго-предолго моргать, тщетно пытаясь рассмотреть возникшую ниоткуда коробочку, перевязанную жёлтой лентой. На коробочке в лучших традициях поту- и посю- сторонних шутников значилось огромными, кривыми буквами: «С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!»

Что само по себе ужасало, ведь мой день рождения — весной, а сейчас — глубокая осень.

Больше всего же настораживала маленькая приписка разряда «как курица лапой», гласившая нечто совсем невразумительное: «Йя, йя, йЯ, ЙЙЙЯЯЯ!» Никаких следов проклятия или членовредительства, однако не содержалось и я, тихонько выдохнув, развязала ленту.

Внутри оказалась небольшого размера металлическая заколка, по форме напоминающая бабочку. Тускло блеснув в свете электрической лампе, она словно бы ненадолго заточила в себе моё отражение и тёплой жижицей перетекла в ладонь. Содержащиеся в ней эмоции тотчас подчинили мой бедный разум, заполонив его смутно знакомыми образами и передавая отголоски эмоций создателя.

Невыносимо глубоко сожаление, чернейший оттенок скорби, хрупкое подобие надежды, расцветающая внутри любовь, непоколебимая твердь истинной веры и несокрушимое желание защищать.

Таинственный отправитель всерьёз старался меня порадовать, щедро наделяя заколку всей гаммой чувств и задавая бесценному артефакту хоть и ограниченную, но всё-таки волю. Без воли любое творение выходило пустышкой, лишь имитирующей серьёзность. Этот же металл содержал в себе неугасимое «желание», способное при необходимости корректировать законы бытия.

«Защищать».

— Нихуяшеньки, — преисполнившись, Вадим невоспитанно потыкал вернувший себе форму заколки-бабочки артефакт. — Ололосские хари подгон совершили, чи да[2]? Зря ты его нацепила, конечно… откусит половину бедовой башки — и останусь я без куратора.

— Ниш… ништяк, — понадеявшись, что верно использовала сленг, я упросила Мэри принести зеркальце. — Раз оно способно менять форму… да, лавровый венок[3] вполне подойдёт.

— Захуярим супец? — ненавязчиво поинтересовался стремительно потерявший интерес к неожиданному «подгону» Вадим. — Лавр ток для жральни и пользуют, кмк[4]. А! Мы ж НЁХовскую сеть собрались взламывать. Или у нас, как в мемесах, «Фэй, отмена»[5]?

Количество непонятных слов в минуту вынудило меня спешно схватиться за ручку и взяться за наполнение «Словарика». Осознавший всю важность момента Вадим не мешал и вполголоса комментировал мои записи. «Чи да», «подставьте-любое-женское-имя, отмена» — все эти странные выражения требовали осмысления.