Раздражённо закатив глаза, я ухватился за край жёстко накрахмаленной хлопковой рубахи, доходящей мне до колен и резко дёрнул. Ткань издала недовольный скрип, но выдержала, заставив меня взглянуть правде в глаза: силёнок маловато.
Ещё утром всё было в порядке, и я гарантированно мог разорвать с десяток таких средневековых убожеств, но сейчас мог проиграть котёнку. Или туповатым ночным рубашонкам, вышедшим из моды три-четыре столетия назад.
В комплекте с этим хлопковым идиотизмом шёл дурацкий ночной колпак с длинным концом, свисающим сбоку и вопиющим помпончиком, делавшим меня похожим на гнома-переростка. Не удивлюсь, если моя «типа-благодетельница» до сих пор тайком посмеивается в кулачок при мысли о том, как ловко меня провела.
— Хрен с ней, — кое-как приподнявшись на локте, я всё же сумел покинуть кровать и выпрямился. — Спина-а-а! Восемнадцати не исполнилось, а уже развалина! Боюсь представить, что будет дальше.
Продолжая охать, крякать и стенать, я подполз к зеркалу и, вдумчиво оглядев себя с головы до ног, таки понял, кого напоминаю. Того алчного старика из рождественского фильмеца с привидениями[1]. Его, кажись, большую часть времени только в ночном и показывали.
Вторым пунктом моего нехитрого, но трудновыполнимого плана и препятствием по совместительству был спуск по лестнице. Заурядное, в общем-то, действие, отобрало все имевшиеся силы и вынудило в изнеможении прислониться к стеночке.
Отдуваясь распоследним стариканом, я на чём свет стоит клял и свою дурацкую гордость, и ненужную самодеятельность, и предательски ноющий тыл. По-хорошему, мне нужно было бы возвращаться, но я справедливо опасался рухнуть на лестничной клетке, перебудив если не всю округу, то всех оставшихся заночевать.
— Твоя цель — бумажки зелёнки, — строго напомнил себе я, отлепляясь от уютной стеночки и бредя вперёд. — Разворошу немножко — и на боковую. С чувством выполненного долга, так сказать.
В чём именно заключался пресловутый долг я сказать затруднялся, но засевшая глубоко внутри обида на происходящее попросту не дала бы мне сомкнуть глаз. Хотелось отомстить, навредить… устроить каверзу, наконец.
Мелкий бардак в чужих бумажонках — самое простое и безвредное из того, что пришло в голову. Оттого и претворял вредительство в жизнь, подбадривая себя негромким бурчанием под нос.
Доковыляв до гостиной, — и едва не соблазнившись упасть в ближайшее кресло — я воровато осмотрелся: в последний раз негостеприимная хозяюшка шуршала бумагами где-то здесь.
Пробегалась «волшебными глазками» или чем там она с рыжим оправдывала бесславную гибель моей Когитеки-химе по белоснежной глади, теребила края листов, водила пальцами по строчкам. Растолковывала снисходительно всякую поебень насчёт «подземников-шпрехейндойчев» или как их там в надежде, что я проникнусь.
— Ага, нашёл, — свистящим шёпотом произнёс я, бредя к заставленному пластиковыми чёрными папками шкафу и выуживая первую попавшуюся: — Не дрейфь, Вадимыч. Сделал гадость — сердцу радость. Так, стопэ… Какого?!
Взятая наобум и, в общем-то, ничем не отличавшаяся от товарок папка содержала в себе то самое досье, о котором говорила Фэй и которое угрожала пересмотреть прямо перед тем, как я неосмотрительно шагнул за порог. Материалы не сказать, чтобы полные, но достаточные для того, чтобы убедиться в том, что моя «благодетельница» — сталкерша-неадекватка.
Да кому вообще придёт в голову копать под меня?!
Ф.И.О.: Стрельцов Вадим Николаевич
Возраст: 16 лет
Расовая принадлежность: чистокровный человек
Семья: есть отец (следователь)
Социальный статус: учащийся старших классов
Хобби: аниме, манга, видеоигры любых платформ и жанров
Уровень морали: средний
Владение языками: русский (на троечку с минусом), английский (на двоечку с плюсом) Особое: тот ещё матершинник, не верит в сверхъестественное
Примечание 1: Можно взять кого-нибудь поумнее? Фэй Доринкорт Примечание 2: Нет, нельзя. Мировой Змей Й
Вслед за общей и, если уж начистоту, безобидной информацией шёл мой домашний адрес, номер мобильного телефона, адрес школы и прочие вещи, которые «безобидными» язык назвать уже не поворачивался. Кем бы ни был чел с дурацким никнеймом «Мировой Змей Йерее-Ийерее», дело он своё знал и раздобыл всё, что мог.
Правда, куда больше меня беспокоила сделанная от руки красными чернилами надпись: «Возврату и обмену не подлежит», сделанная поперёк общей инфы. Глядя на неё, я поневоле ощутил себя залежалым товаром в магазине, от которого безуспешно старались избавиться, ссылаясь на защиту прав потребителей.
— Неприятненько, — подытожил я, засовывая папку в единственное относительно безопасное место во всём доме — за резинку собственных трусов. — Нужно спереть, прочесть, а потом уже решать, что с этим делать. Хм-м?