Тайны мадам Дюбуа

А если дочери нет и нет завещания… кто наследует немалое состояние Жанны Гроссо?

Ответа на сей вопрос я не знала. Помнится, во время последней нашей беседы Жанна сделала странную оговорку, будто сама не помнит, сколько раз была замужем – дважды или трижды. Но не думаю, что это что-то значит… Будь Жанна действительно замужем, об этом как минимум знала бы Ева Райс, а как максимум – весь светский Париж. И даже, если сделать безумное предположение, что брак был тайным – действующий муж Жанны не посмел бы явиться на этот пароход и подложить в ее портсигар папиросу с цианидом. Просто потому, что в этом случае стал бы первым подозреваемым!

Если только… он не путешествует под вымышленным именем. Например, под тем, на которое оформила ему документы Бланш!

Жених моей Бланш и бывший муж Жанны – одно лицо! Может ли такое быть? Думаю, что вполне!

И ноги уже сами несли меня обратно, в нашу с детьми каюту, потому как я вспомнила об одной немаловажной детали.

В каюте я первым делом удостоверилась, что Софи и Андре мирно спят, а после, притворив дверь детской, я отыскала журнал с вложенной в него старой фотокарточкой.

И, пожалуй, теперь со всей ясностью поняла, кто виновен в гибели Жанны, полицейского Шефера и моей гувернантки Бланш.

Глава 23

10 июня, 09 часа 05 минут

Балтика, Финский залив близь берегов Великого княжества Финляндского, Российская империя

Остаток ночи и следующее утро, я знала, господин Вальц и его подручные были заняты тем, что осторожно, без лишнего шума, отлавливали наемников, которые угрожали семье аптекаря и Клаусу Колю.

Что любопытно, настоящая фамилия аптекаря и была Коль – Кальвин Коль. Его вынудили назваться другим именем, чтобы скрыть явную связь с сыном-стюардом. В ту ночь, последнюю перед Гельсингфорсом, и я, и семья аптекаря не спала: мы много чего обсудили, а главное, до мелочей просчитали, что и как будем делать, когда придет время…

Господин Вальц в наши планы, конечно, был не посвящен. Увы, он не знал, что, когда арестуют всех наемников, когда «Ундина» причалит в Гельсингфорс, а пассажиры сойдут на берег, чтобы обеспечить ему плацдарм для задержания и Химика и загадочного немца-покупателя, то никого из них он на пароходе уже не застанет. Ни Клауса, ни его семьи, ни даже меня с детьми и мужем. К этому мы будем уже на суше, под покровительством русских.

Если все пройдет гладко, разумеется…

Мучила ли меня совесть за столь жестокую ложь Вальцу? Да, сотню раз да! И я никуда не могла от этого чувства деться.

Господин Вальц не был плохим человеком. Он был добр ко мне и не только ко мне, умен, честен, предан Родине. Меня убивало, что мне приходилось считать его врагом на том лишь основании, что родины у нас с ним разные.

И если уж не в допросе Химика, так, по крайней мере, в поимке убийцы Жанны Гроссо я намерена была ему помочь.

* * *

Рано утром, еще до завтрака, в обществе своего мужа я поделилась с Вальцем соображениями о том, кто убил актрису. Упомянула и мотив, и способ. И снова Вальц порадовал меня, так как доводы счел разумными.

– Жаль, что доказать его вину здесь, на пароходе, не удастся, – упомянул, однако, Вальц. – Придется вернуться в Берлин и дождаться, пока он предъявит права на наследство. А вам, мадам Дюбуа, придется в таком случае выступить в качестве свидетеля, без этого никуда.

Я слабо, неуверенно кивнула, отлично понимая, что этого не будет. Сомневаюсь, что кураторы моего мужа позволят нам вернуться в Берлин под прежними именами, с прежней легендой. И лишь теперь осознала, что убийца вполне может остаться безнаказанным…

Наверное, Жан тоже это понял. И тогда-то, возможно только из желания меня порадовать, вдруг озвучил некий план. Попытку спровоцировать убийцу и заставить его сознаться самому.

А впрочем, я тогда еще не знала, что в этом его плане, прекрасном со всех сторон, моей роли не подразумевалось.

* * *

10 июня, 11 часов 45 минут

Балтика, Финский залив близь порта Гельсингфорс, Российская империя

Около одиннадцати утра пароход наш заметно сбросил скорость, а потом и вовсе встал на якорь: в порту Гельсингфорса имелась небольшая очередь из судов. Причалить пароход должен был в три по полудни, как и планировалось.

Мы плыли теперь совсем рядом с городом, но, к сожалению, мало что удавалось рассмотреть, потому как температура еще ночью понизилась, и над водой стелился туман, плотный настолько, что, стоя на корме парохода, невозможно было рассмотреть в белой дымке даже его нос.

Однако Жан, разыскав меня с детьми прогуливающуюся по палубе, сказал, что туман нам на руку. И велел немедля идти за ним.