Тайны мадам Дюбуа

Сердце мое гулко забилось: вот он, час «х». К пароходу незамеченной должна была приблизилась шлюпка, о чем Жан договорился, посредством телеграфа, еще в порту Ростока. По сей договоренности в шлюпке ждали лишь меня, мужа и детей – наличия там семьи аптекаря не подразумевалось. Однако, в связи с новыми обстоятельствами, доставить в распоряжение русских Клауса и его родных было даже важнее. По правде сказать, мне и детям теперь вовсе не было нужны покидать пароход – взрывчатки здесь больше нет, и пароход не опасен.

Но опасен Вальц. Боюсь, что смертельно опасен.

Узнав, что Жан обвел его вокруг пальца и помог Клаусу скрыться, он может выкинуть что угодно…

А потому покинуть пароход нужно было нам всем. Быстро и тихо.

Жан нес на руках Софи, а я малыша Андре, неожиданно притихшего. Мы спустились на нижний ярус, туда, где были купальни и баки с запасами питьевой воды. Минуя шлюзы, которые муж отпирал и запирал невесть где добытым ключом, добрались до кают третьего класса: по правде сказать, это были, скорее, разграниченные дощатыми стенками отсеки с рядами спальных мест, а не каюты. Да и они не были заполнены даже на треть. Здесь-то, поднявшись по шаткой лестнице на технический этаж, запертый на десять замков, Жан отпер их все, а после распахнул аварийный шлюз – выход в открытое море.

Нас тотчас закрутил ветер с солеными брызгами, но думать об удобствах было не время: внизу и правда мерно покачивалась на волнах шлюпка, окрашенная серой краской. Грета Кох, причитающая и взволнованная, раскладывала юбки, пытаясь устроиться на узкой скамейке, притихшие Томас и Катарина жались к своей гувернантке, а аптекарь дотошно выспрашивал что-то у гребца на веслах. Второй гребец, вместе с юным Клаусом, держались за крайне опасную на вид вертикальную лестницу, что крепилась к борту парохода. Пытались помочь нам с детьми.

Туман съедал лишние звуки, и тихо было настолько, что я слышала каждое их слово, каждый вздох, каждый гулкий низкий звук, исходящий от железной утробы огромного парохода, который мне так не терпелось покинуть.

Малыш Андре будто почувствовал что-то: завозился и жалобно всхлипнул.

– Мамочка, мы будем кататься на лодке? – поинтересовалась Софи куда спокойней, в отличие от брата.

Я же старалась, чтобы голос мой звучал как можно обыденней:

– Да, малышка, покатаемся немного… Гляди, Томас уже в лодке, спускайся скорее…

– Хорошо! – тотчас согласилась дочка.

И ступила на лестницу скорее, чем я успела ее подбодрить. Господи, я боялась куда сильнее нее! Высота, по правде сказать, здесь была небольшая – не выше моего роста. Жан ступил на лестницу вслед за дочкой, преодолел пару ступенек и протянул руку, принимая у меня сына. Спустился и передал его Ханни, которую малыш тут же обвил ручонками за шею и, слава Богу, успокоился.

После Жан помог преодолеть страшную лестницу и мне.

Сойдя в лодку, отпустив железную скользкую перекладину лестницы, я едва смела поверить, что все теперь позади. Мы спасены! Мы среди своих! И до берега всего ничего!

Не сдержав эмоций, я широко, искренне улыбнулась мужу – а он мне. И даже, притянув меня к себе, Жан поцеловал, хоть были мы и на людях. Поцеловал, пожалуй, излишне крепко, будто…

Я догадалась, что он собирается сделать, еще до того как Жан отпустил меня и с мольбой заглянул в глаза.

– Я должен вернуться, милая, прости.

– Зачем?..

– Я обещал Вальцу, что помогу с задержанием убийцы. И, если я исчезну теперь, боюсь, он насторожится и пустит погоню. Я спущу на воду одну из спасательных шлюпок и догоню вас самое большее через два часа, клянусь!

Поцеловав меня еще раз, он оглянулся на детей и снова начал взбираться по лестнице. Мне не верилось в происходящее…

– Мамочка! – пискнул Андре на руках у Ханни. Малыш все еще очень неважно говорил, но сейчас будто тоже угадал, что я собираюсь сделать.

Софи же была неожиданно спокойна. Глядела на меня расширенными от испуга глазами, такими же синими, как у меня, но ни слез, ни паники в них определенно не было.

– Андре, мамочка и папа должны остаться, – Софи взяла брата за руку, – но они потом вернутся. Ведь вы вернетесь, мамочка?

– Конечно, Софи, обещаю! – пылко заверила я.

– Лили, не вздумай! – грозно окрикнул муж, уже забравшись по лестнице назад, но я никогда его не слушала – уж буду откровенной. Разумеется, не послушала и в этот раз.

Я наскоро открепила от цепочки свои часы и сунула их в руки дочери:

– Помнишь, я учила тебя различать часовую и минутную стрелки? – Дочка кивнула. – Так вот, мы вернемся самое большее через два часа, запомнила? Делай все, что велит фрау Кох и приглядывай за братом.

– Хорошо, мамочка!

Господи… когда моя собственная мать говорила мне едва ли не те же самые слова – в тот последний раз, когда я видела ее живой – я плакала навзрыд и до последнего цеплялась за ее руки. Но Софи нынче была спокойна. На удивление. Осмысленно кивала, сжимала ладошку брата и вообще держала себя молодцом.