Тайны моей сестры

С наилучшими пожеланиями,

Гарри Вайн

Гарри Вайн. Я снова и снова прокручиваю имя в голове и наконец вспоминаю. Гарри. Редактор Кейт. Она говорила о нем каждый раз, когда приезжала домой. В духе: «Гарри точно понравится» или «Надо сказать Гарри, вот он удивится». Насколько я знаю, она была крестной его детей. Двух девочек. Помню, я всегда ревновала ее к этому Гарри и его семье и думала, почему она не может так вести себя со мной и с Ханной.

Свернув письмо и положив его на стол, я думаю о тех временах, когда Кейт нас навещала. Я терпеть не могла ее визиты. Мама несколько дней готовила дом к ее приезду и закупала правильную еду. А потом мы все сидели наготове на диване и ждали, пока приедет она – любимая дочь. Глядя не нее – модную и элегантную, – я в своем дешевом старье всегда чувствовала себя серой мышкой. Я смотрела на нее и думала – как ей это удается, как после того, что она сделала, ей так везет? На ней словно невидимый плащ, оберегающий от всякого зла. К чему бы она ни прикоснулась, все превращалось в золото. А я была полной ее противоположностью.

Однако она не могла все время притворяться. Иногда мы мельком видели настоящую Кейт, и зрелище это было не из приятных. Например, на десятый день рождения Ханны. Ханна так об этом и не забыла. Никто не забыл. Даже мама была потрясена. Мы знали, что Кейт только что вернулась из довольно жуткой командировки в Сектор Газа, но не думали, насколько сильно эта поездка на нее повлияла. Мама купила Ханне на день рождения куклу Барби, Ханна была в восторге. Она передавала куклу всем своим подружкам, и они по очереди расчесывали Барби волосы и переодевали. Это был великолепный день, дети играли в саду, пока мы резали торт. Я стояла на кухне и считала свечи, когда в дверях появилась Кейт. В руках она держала куклу, и у нее было странное выражение лица.

– Западные дети такие избалованные, что меня тошнит, – сказала она, зайдя на кухню. – Посмотри на все это – это же ужас.

– Да ну брось, Кейт, всего-то сосиски в тесте и немного торта, – ответила я. – Далеко не верх роскоши.

– Я провела последние несколько недель, разговаривая с детьми, у которых нет ничего, – надменно сказала она. – Ни игрушек, ни книг, у большинства даже нет доступа к водопроводу. Увидь ты этих детей, Салли, ты бы десять раз подумала, прежде чем потакать капризам дочери.

– Я не потакаю ее капризам, – ответила я. – У нее сегодня день рождения. Пожалуйста, не закатывай скандал.

– Скандал? – закричала она. – Ой, точно, я забыла. Тебя же только это волнует, да? Это в твоем духе – не поднимать шум. Не задавать вопросов. Не закатывать скандалов. Все как в детстве.

Я собиралась ей ответить, когда через заднюю дверь на кухню вошла Ханна.

– Вы не видели мою куклу? – глядя на нас, спросила она. – Ах, вот же она. Тетя Кейт, можно я ее заберу?

И тогда Кейт сделала нечто настолько ужасное, что мне до сих пор мучительно об этом думать. Злобно взглянув на Ханну, она шагнула ей навстречу и сказала: «Знаешь что, Ханна, давай поиграем в Сектор Газа». После этого она оторвала кукле голову и бросила на пол.

Ханна была в истерике. На ее плач прибежала мама и дети из сада; моментально заметив выражение лица Кейт, мама тут же вмешалась, заверив Ханну, что сейчас мы отправим куклу в больницу для игрушек и она будет как новая. Затем мы вынесли в сад торт и зажгли свечи. Но день был испорчен, и когда друзья ушли, Ханна легла в кровать и плакала, пока не уснула. После этого случая она больше никогда не была с Кейт прежней. Ее любимая тетя стала какой-то другой – непредсказуемой и пугающей.

Но я-то и так знала, какая она на самом деле.

Я сажусь за стол и, взяв в руки диктофон, вожусь с кнопками. Мне немного стыдно. Эта вещь принадлежала Кейт, и, нажимая на кнопку воспроизведения, я чувствую себя так, словно вторгаюсь без приглашения в ее жизнь. Но раздается лишь громкий шипящий звук. Наверное, диктофон сломан. Неудивительно, учитывая, в каком он состоянии. Я нажимаю на стоп и пробую еще раз. Он снова потрескивает, и я слышу голос, но он принадлежит не Кейт. Он принадлежит маме.

– Прием. Прием. Так ведь говорят, да? Я должна говорить в эту штуковину, потому что постоянно забываю, где оставила очки. Кейт говорит, что, если так пойдет и дальше, я истрачу целый тропический лес стикеров, поэтому она купила мне эту милую новенькую вещицу. Но я просила ее не переживать. Я слишком стара для всей этой новомодной чепухи.

Я слушаю мамин голос, и по щекам текут слезы. По голосу кажется, что она очень старая, совсем беспомощная. В эти последние дни меня не было рядом. Я на нее злилась.

– О, мама, – шепчу я, когда голос затихает.