Раздается шипение, и я решаю, что это конец записи. Я беру диктофон и пытаюсь найти кнопку перемотки. Но тут мама продолжает:
Что? Не может быть. Я перематываю, чтобы прослушать с начала.
Маленький мальчик… Теперь я помню, что сказала Кейт. Во время нашего последнего телефонного разговора.
Голова идет кругом; я сижу с устройством в руках и пытаюсь понять, что имела в виду мама. Хоть у нее и ехала крыша, она тоже видела мальчика. Как и Кейт.
Затем мне вспоминаются слова Фиды. Что она пыталась мне сказать?
Я опускаю диктофон и встаю из-за стола. В том доме явно творится нечто странное. Я хватаю валяющееся на лестнице пальто и выхожу на улицу, в ушах у меня звенит голос Кейт.
На этот раз я ее не подведу.
Солнце только начинает садиться, когда я подхожу к Смитли Роуд. Мамин старый дом золотится в оранжевых лучах заката. И хотя это всего лишь обветшалый двухквартирный домишко, он выглядит вполне мило. Мне вспоминаются пасхальные воскресенья, когда мама тащила нас на пляж в Рекалвере смотреть на танцующее солнце.
Подходя к дому, я четко вижу нас троих. Мы сидим, съежившись на потрепанном покрывале, и ждем восхода солнца. «Смотрите на воду!» – кричит мама; на волнах, как огромный пляжный шар, качается солнце. «Оно танцует! – кричит Кейт. – Оно правда танцует!»
Это была всего лишь иллюзия, двигалась вода, а не солнце. Я это знала и считала всю затею глупой – всего лишь детская сказка, передающаяся из поколения в поколение. Однако Кейт с мамой в это верили и сидели словно зачарованные, растворившись в своих фантазиях, пока солнце порхало над волнами.
Вдруг это тоже фантазия, думаю я, подходя к двери. Что, если этот ребенок – лишь плод маминого с Кейт воображения? Однако как бы там ни было, мне приятно хотя бы
Подойдя к входной двери, я замечаю, что она открыта. Легонько постучав, я недоумеваю – кто оставляет дверь открытой в столь поздний час?
– Здравствуйте? – зову я. – Есть кто дома?
Через приоткрытую дверь я вижу, что внутри темно. Мне вдруг становится страшно. Может быть, стоит вернуться сюда завтра днем, когда на улице будет более людно. Но потом я снова думаю о Кейт. Нужно ей доказать, что я могу быть сильной. Сделав глубокий вдох, я захожу в дом.
В коридоре так темно, что почти ничего не видно. С бешено колотящимся сердцем я прохожу дальше.
И затем, когда глаза привыкают к темноте, я вижу ее. Она лежит в странной позе у подножия лестницы, и лицо у нее закрыто руками. Черт. Что произошло? Я подхожу и убираю ее руки от лица. Оно все в крови.
– Фида, – говорю я, пытаясь сохранять спокойствие. – Фида, что случилось? Вы упали?
Она что-то бормочет.
– Вам нужно в больницу, – говорю я. – У вас могут быть переломы.
Я сую руку в карман, но телефона там нет. Видимо, в спешке забыла дома.
– Фида, у вас есть мобильник? Или городской телефон?
– С-с-с… – говорит она, показывая пальцем на что-то у меня за спиной.
– Что? – Я не решаюсь обернуться.
– С-с-с… – Глаза у нее вылезают из орбит.
Я смотрю через плечо в темноту. Там пусто.
– Где телефон, Фида?
– С-с-с… – Она пытается мне что-то сказать.
Я прохожу дальше по коридору, но телефона нигде не видно. Под ногами у меня что-то липкое. Я вздрагиваю. Это кровь. Дом пропах кровью. Я помню этот запах. Так пахнет мое детство. И хотя первой на место преступления всегда прибегала Кейт, я маячила у нее за спиной, приподнимаясь на носочки, чтобы рассмотреть, как там мама. Кейт всегда меня прогоняла, но я видела синяки, я чувствовала запах крови.
Нужно уносить отсюда ноги. Возможно, получится как-то перетащить ее к маме в дом и оттуда уже вызвать полицию.
– С-с-с… – с трудом выговаривает она, после чего ее голова падает обратно на ступеньки.