Тайны моей сестры

– Зачем я это делаю? – спокойно спрашивает он. – Хм, хороший вопрос. Я это делаю, потому что ты не оставила мне выбора. Я от природы воспитатель и падок на особо запущенные случаи. Иначе почему, по-твоему, я начал с тобой встречаться? Но настал момент, когда нужно было принять решение. Надо было спасти Ханну и спрятать ее в безопасном месте. Ты плохо обращалась со своим ребенком, Салли. Кто-то должен был положить этому конец.

Во мне закипает знакомый гнев, который я все детство пыталась сдержать. Но если я хочу вытащить Ханну отсюда, нужно сохранять самообладание. Пусть говорит, решаю я, садясь на пол и подгибая ноги под себя, пусть говорит, пока не наступит подходящий момент.

– Спасибо, – благодарю я, пытаясь, чтобы голос звучал ровно. – Спасибо, что так хорошо о ней позаботился.

Ханна хмурится. Она в замешательстве, но я ободряюще киваю ей головой.

– А теперь, если ты ее отпустишь, – продолжаю я, – я скажу полиции, какое хорошее дело ты сделал, спрятав ее в безопасном месте, подальше от моих сцен, подальше от меня. Они поймут. Я скажу им, что сама во всем виновата.

– Тупая дура! – орет он, вскакивая со стула и поднимая Ханну за горло. – За идиота меня держишь? Никто из нас отсюда не выйдет, понятно? Никто.

40

Я сижу на полу, прижав колени к груди и глядя на стену перед собой. Она испещрена надписями красной ручкой. Одно слово выделяется, оно повторяется много раз, и это слово – «мама».

– Трогательно, да?

Пол улыбается. Как смеет этот ублюдок улыбаться после того, что он сделал?

Я молчу. Ответив, я дам ему понять, что играю по его правилам.

– Посмотри на это, – говорит он. – Видишь, что здесь написано? «Помоги мне, мама». Разве это не мило? Девочка звала маму. Но мама так и не пришла, да ведь, Ханна? Она была слишком увлечена алкоголем. Я так ей и сказал – пиши что хочешь, мне плевать, потому что одно я знаю точно – мама не придет. Маме плевать. Я ведь прав, Салли?

Я мотаю головой. Моя доченька меня звала, а я не слышала.

Дэвид плачет в кровати, и я встаю, чтобы его утешить.

– Оставь его! – рявкает Пол.

– Ему страшно, – говорю я. – Он же совсем малыш.

– Я сказал – оставь его.

Он проводит ножом по стене, и я сажусь обратно, тело у меня немеет от страха.

– Чей это ребенок? – спрашиваю я, пытаясь заглушить его плач.

Пол смеется и крепче прижимает Ханну к себе.

– Ты ей скажешь или мне сказать? – говорит он.

Она опускает голову.

– Хорошо, скажу сам, – закатывая глаза, говорит он. – Он мой, тупая овца. Это мой ребенок. И это твоя вина.

Дэвид продолжает хныкать, мне не хватает воздуха. Я не могу дышать, слушая, как мужчина, которого я когда-то любила, рассказывает, как совратил мою дочь.

– Ты все время была пьяна, – говорит он, крепче сжимая Ханну за грудь. – Помнишь, когда мы только познакомились, ты бросила пить, сказала, что прозрела и теперь чиста как стеклышко? Что ж, всего-то и требовалось немного тебе помочь, и, сама того не заметив, ты вернулась на старую дорожку – вся в отца. Мне так нравилось за тобой наблюдать. Как ты себя разрушаешь. Ты была такая глупая и наивная и так отчаянно жаждала любви, что мне не составило труда убедить тебя – мне интересна ты, а не твоя красавица-дочка. Вскоре ты уже не смогла бы заботиться о Ханне. Кто-то должен был вмешаться. Девочка жаждала утешения, и я пришел ей на помощь.

Ханна поворачивается ко мне. Ее глаза наполнены слезами. Она снова похожа на маленькую девочку, и я протягиваю к ней руки.

– Прости меня, милая, – шепчу я. – Мне очень жаль.

– Ей жаль, Ханна, – передразнивает он. – Ты слышала? Маме жаль. Разве это не мило?

Ханна вздрагивает от его слов, мне хочется ее утешить, но меня останавливает нож, крепко прижатый к ее горлу.

– И как-то ночью мы перешли черту, не так ли, милая? – Он тыкает Ханну в бок. – Не так ли? Расскажем твоей прекрасной маме, где ты меня соблазнила?

Ханна не поднимает головы, но я вижу, что она плачет, ее плечи содрогаются. Я этого не вынесу.

– Скромничаем, да? – говорит он, приближая свое лицо к ее. – Ладно, расскажу сам.

За всю свою жизнь я никого не ненавидела так сильно, как этого мужчину. Он чудовище, и я сама впустила его в наш дом. Как я могла быть такой слепой?

Я закрываю уши ладонями и начинаю гудеть себе под нос, чтобы заглушить его голос, но он это замечает и подскакивает ко мне, таща Ханну за собой по полу.

– А ну убери свои чертовы руки от ушей, не то я ее прикончу! – рявкает он. – Я заставлю тебя слушать, ясно? Еще раз попытаешься закрыть уши, и, клянусь, я ее убью, медленно, прямо у тебя перед носом. Понятно?

– Да, – шепчу я. – Понятно.

– Славно, – говорит он, возвращаясь к стене. – На чем я остановился? Ах, да, вот на чем. Лето две тысячи девятого. Ей только-только исполнилось шестнадцать. Какой чудесный возраст! Ты уже несколько месяцев со мной флиртовала, так ведь?

Он дергает Ханну за волосы.

– Я спросил, так ведь?

Она скулит и кивает.