Тайны моей сестры

Я не могу больше сидеть. Нужно отдохнуть. Когда моя голова ударяется об пол, внутри пустота. Комната наполняется жидкостью, и я плаваю и прекрасной, чистой воде. Я слышу, как кто-то зовет меня по имени, и вижу на берегу маму. Она неистово размахивает руками, говорит, что пора идти на пикник. Я пытаюсь что-то ей ответить, но не могу вымолвить ни слова. Я словно тону.

– Салли.

Мамин голос звучит на грани истерики. Она пробирается ко мне сквозь волны. Она хочет меня спасти, но ей лучше поторопиться – я тону. Затем я чувствую, как мамина рука хватает меня и вытаскивает на сушу, меня слепит свет. Несколько мгновений я лежу в лучах этого света и шепотом зову ее.

– Мама?

– Салли.

Голос звучит знакомо, но он не мамин.

– Салли. О, господи.

Я пробираюсь сквозь темноту, через плотную стену боли, и, придя в сознание, я чувствую, что меня обвивают чьи-то руки.

– Все хорошо, – говорит она. – Мы тебя отсюда вытащим. Все будет хорошо. Только будь со мной.

Я открываю глаза. Она здесь. Она пришла меня спасти.

Часть третья

42

Херн Бэй

Сходя с поезда на платформу, я натягиваю на голову капюшон, чтобы спрятать лицо. В том месте, где швы начали заживать, ноги пронзает боль, и до сих пор неловко опираться на правое колено. Рядом с выходом с платформы стоит скамейка; я подхожу к ней и сажусь, чтобы немного помассировать больное колено.

Турецкому доктору удалось вытащить почти все осколки, но он сказал, что остался один обломок, до которого почти невозможно добраться. Меня это не заботило. Я выжила, а уж с раненым коленом я как-нибудь справлюсь. Остальным жителям лагеря повезло меньше. В результате взрыва всю северо-западную часть стерло с лица земли. Я находилась у южной границы прямо у ограды, довольно далеко от эпицентра взрыва. И все же меня сбило с ног, и я отключилась. Помню, придя в сознание, я не могла понять, где я. В первые несколько минут я была уверена, что умерла, и что это какой-то апокалиптический загробный мир. Однако, поднявшись на ноги и осмотревшись по сторонам, я поняла, что это реальность, и она куда страшнее любого ада, какой только можно вообразить.

С кровоточащим коленом я доковыляла до того, что осталось от лагеря, зовя на помощь. Но из центра лагеря доносилось лишь безмолвие мертвых. По тлеющему полю были разбросаны части тел, и тощий пес уже учуял запах свежей крови и принялся пировать останками. Это выглядело как конец света.

Несколько мгновений я стояла и смотрела на группу только что прибывших мужчин. Они начали тщательно проверять горы искромсанного брезента – все, что осталось от палаток. С перекошенными от усталости лицами они искали выживших.

Нужно было остаться. Это было бы правильно, достойно, но я знала, что нужно выбираться. Я осознала это за несколько мгновений до взрыва, когда услышала мамин голос. Это не моя битва. Я нужна в другом месте. Перешагивая через обломки больницы, я слышала, как мальчик зовет маму, но этот крик разносился не из лагеря. Он звучал у меня в голове, там, где хранятся воспоминания.

В этом доме творилось нечто зловещее. Я это чувствовала, слышала, видела собственными глазами. Моя бедная мама тоже это ощущала. И мы обе думали, что сходим с ума. Стоя посреди поля смерти, я знала, что нужно идти на крики этого ребенка и попытаться все исправить.

Каким-то чудом Хассан тоже избежал взрыва. В момент удара он доставлял помощь в отдаленный район на востоке города. Вернувшись, он заметил меня, ошарашенную и наматывающую круги по пыльному полю. Увидев его, я подумала, что это призрак, и рухнула в обморок у его ног. Он меня поднял, посадил в машину и по моей просьбе доставил к турецкой границе. Мы прибыли на закате, и он отвез меня в медицинский центр, где настоял на том, чтобы я показала ногу врачу. В больнице я заставила Хассана пообещать, что всем, кто спросит, он будет отвечать, что я погибла при взрыве. Я знала: для того, чтобы вернуться в Херн Бэй, мне потребуется затаиться. Я вручила ему кипу своих вещей: записи, диктофоны, журналистский пропуск – и попросила переслать их Гарри со словами, что эти вещи были найдены в руинах. Нужно было создать видимость того, что я умерла. Бедный Хассан пялился на меня, словно я сошла с ума, но когда я сказала ему, что это нужно для спасения моей семьи, он больше не задавал вопросов. Для Хассана нет ничего важнее семьи и друзей. Он дал мне одежду – традиционное мусульманское платье – и договорился с одним из своих знакомых, чтобы переправить меня в Европу через Турцию.

– Теперь, – сказал он, прощаясь, – Кейт Рафтер больше нет. Я скажу им, что тебя зовут Рима. Нарекаю тебя именем моей матери. На удачу.

Я поднимаюсь и медленно иду к выходу с вокзала, следя за тем, чтобы капюшон был надвинут на глаза. Вокруг тишина. Лишь у кассы столпилась небольшая кучка людей, в основном туристов. Проходя мимо газетного киоска, я вижу свою фотографию. Я останавливаюсь и беру газету.

«ЖУРНАЛИСТКА ИЗ ХЕРН БЭЙ ПРИЗНАНА ПОГИБШЕЙ» – кричит заголовок. Странно читать о собственной смерти. У меня крутит живот, и я вдруг осознаю все последствия своего поступка.