Тайны ночных улиц

Егерь порылся в кармане и достал тот самый перстень. Чёрные твари зарычали и вновь стали подыматься на задние лапы, но Иваныч грозно оглянулся – и те притихли.

Костя затряс головой. Нет. Нет! Бред какой-то. В голове всё перемешалось. Страшный сон и ещё более страшная реальность. Нет. Бежать!

И Костя вновь побежал. Грунт за островком был посуше, парень с лёгкостью добрался до края болота и нырнул в редкий лесок. Дорога пошла на подъём, в сопку. Костя не замечал этого. Никогда не думал он, что может так быстро бежать. Страх гнал его прочь от этого места. Достигнув вершины сопки, Костя оглянулся и замер. Внизу лежала огромная, поросшая лесом каменная статуя. Каменная Мама колоссальных размеров. Болото внизу было её ртом, а в озёрах-глазах отражалось серое небо.

– Не уйдёшь, – послышался шёпот.

Парень рванулся вперёд, и резкая боль выбила из него дух. Сухая ветка кривым сучком пропорола живот Кости, и он остался висеть на ней у старого покосившегося дерева, глядящего из дупла глазами филина.

– Не уйдёшь…

***

Больно. Сознание приходило по капле.

Кап. Его тащат по лесу, и он оставляет на траве следы крови.

Кап. В лицо дышит смрадом тварь, похожая на сгусток темноты с сияющими глазами.

Кап. Он в хижине. Пылинки играют в солнечном свете. Иваныч рядом на коленях перед лавкой с иссушенной мумией. Он гладит её по волосам и кладёт перстень на место.

– Ты прости, – слышится его голос. – Отпусти ты меня. Сил моих нет больше. Вот, Мама жениха прислала. Правда, не уберёг я его. Да и хилый он. Сбежал бы. А Мама всё одно подобрала бы.

Кап. Обрывки чужой памяти. Её памяти. Её сны он видел когда-то.

Она была кормилица. Раз в году, а то и чаще, просыпалась Каменная Мама, и её твари выходили на охоту. Мама – древний идол. Матерь лесов и воды. Бабий бог. По старому завету кормилица должна нести подаяние, чтобы успокоить божество и унять морок, терзающий лес. А мужиков шаталось по лесам всегда множество. Не голодала Каменная Мама.

Угораздило её встретиться взглядом с тем пареньком, в берлогу к медведю попавшему. Пуще угля калёного запекло в груди.

Не смогла она его отдать каменному идолу. Выходила парня, радуясь каждой минутке, что рядом с ним провела. А он ушёл…

Она кричала. Ползла по земле на коленях и просила.

– Не уходи. Не бросай меня.

– Я… не могу. Не для меня эта жизнь.

Он хмурился и отводил взгляд. Он умел влюблять в себя женщин, а бросать их у него не выходило.

– Не уходи, ты же обещал, – рыдала она. – Я от всего отказалась из-за тебя.

– Я не просил. Не останусь я. Нет, – отрезал он, глотая подступивший к горлу комок, и бросил ей перстень, который когда-то сам смастерил.

– Я жить без тебя не смогу, – шептала она вслед. – И ты не сможешь. Не уходи.

Слова проклятьем ложились меж строк древней молитвы.

Яд чёрных трав выпивал жизнь кормилицы, а тёмные мороки Каменной Мамы гнали по лесу глупца, посмевшему оттолкнуть любовь…

Тугие обрезанные косы упали наземь. Слова тяжелее камня слетали с её губ. Никто, даже сама Каменная Мама, не сможет нарушить древних заклятий. Никогда не уйдёт он из леса. Покуда не полюбит она другого. А она не полюбит. Горькая смерть-трава… сладкий сон о голубоглазом парне…

Кап. Он в неглубокой яме, зловонная вода сочится из земляных стен. На фоне серого неба стоит Иваныч, опершись на лопату.