Тайны ночных улиц

Ведь так это должно быть, да? Армии выделяют похоронные команды, действует перемирие или что там ещё. Но Зина помнила лишь, что русская армия отступила, и французы вошли в Москву.

– Ну, мать, ты даёшь. Про такое могу и не найти. Ладно, гляну.

На этот раз подруге и впрямь понадобилось время. Зинча успела собрать ещё миску сливы, прежде чем получила ответ.

Всё верно. И одновременно немыслимо. непредставимо.

Наполеон распорядился выделить похоронные команды, но павших было слишком много. Десятки тысяч. Часть захоронили местные крестьяне – до ноября, до промерзания земли. Заполняли овинные ямы, чтобы ускорить работу. И всё равно многих пришлось хоронить лишь весной, торопясь успеть до пахоты и стараясь располагать могилы у опушек, чтобы не терять поля.

Но ведь она этого не знала! А приснилось – именно так. Совпало даже то, что могила была на опушке.

Зинча сидела на крыльце, не замечая, что поставила миску мимо ступеньки, не видя раскатившихся слив.

«Но почему мне никогда не снилось этого раньше? Тогда же, когда я нашла ключ? Если ключ – и в самом деле тот, из легенды…»

Но Зинча тут же нашла ответ.

«Я же раньше не попадала на дачу в годовщину сражения. Может, правда в эти дни что-то происходит?»

Вечная Вдова. Старуха. Ключ.

Софья Алединская. Дачный посёлок. Старая усадьба.

«Если бы я читала обо всём этом в книге – давно бы уже решила, что героиня идиотка и не понимает очевидного, – подумала Зинча. – Но ведь в жизни так не бывает».

Конечно, не бывает! Вот оно! А она-то чуть не поверила. Что за ерунда.

Зинаида облегчённо вздохнула и начала собирать рассыпанные сливы, но замерла.

Две уверенности словно разрывали на части.

«Да ведь можно проверить! Допустим, та старуха – не Софья, а мой ключик – не ключ из легенды. Если так, я просто буду выглядеть глупо. А кто сказал, что выглядеть глупо – плохо?»

Она вскочила. Засуетилась, доставая ключик, и чуть не рассыпала всю коробку. Выскочила и вернулась – забыла переобуться. Сдержалась, заставляя себя идти медленнее. Она просто гуляет.

Зинча шла, стискивая в пальцах золотой ключик, и старалась ни о чём не думать.

У ажурной калитки она остановилась. Участок по-прежнему казался нежилым.

«Вот оно. Сейчас».

Зина набрала в грудь воздуха, поколебалась – и всё-таки крикнула:

– Софья Андреевна! Софья Андреевна!

Хозяйка вышла из-за дома. Она была в синем, как ночью: сатиновый рабочий халат и растянутые на коленях, застиранные до блёклости треники.

Лязгнула калитка. Софья Андреевна Алединская, прямая, как стек для верховой езды, молча смотрела на Зинчу чёрными запавшими глазами.

Несомненно, это была она. Девушка из сна. Постаревшая, ссохшаяся, узнаваемая.

Зинча выпрямилась.

– Я принесла ключ.

Золотая вещица перешла из одной руки в другую – старческую, с длинными худыми пальцами. Софья Андреевна только на миг поднесла её к глазам и сжала в кулаке – крепко, до белизны в костяшках. Молчание затягивалось. Наконец древняя дама величественно наклонила голову:

– Проходите, дорогая. Мне кажется, вам надо выпить чаю.

Зинча прошла за старухой в дом и села в продавленное пыльное кресло. Пахло корвалолом и свечами. Комната оказалась тесной, и ещё большую тесноту придавали ей фотографии и рисунки в рамках. Некоторые оказались совсем старыми, бледными.

Пушка на высоких колёсах на фоне берёз. Рядом с мужчинами в устаревшей форме – две женщины, одетые одинаково, в серые платья и белые фартуки, с волосами, наглухо закрытыми белыми платами. Помещение с железными койками, и снова женщины в белых платках. Снова военный снимок, но форма иная: женщина средних лет в гимнастёрке и пилотке, с брезентовой сумкой через плечо.

Софья Андреевна поставила перед Зинчей чашку и налила чай. В левой руке она по-прежнему сжимала ключ, и от этого её движения были неловкими. Старуха села и свободной рукой придвинула к себе вторую чашку.

– Софья Андреевна, простите за любопытство, – и, дождавшись кивка, Зинча выпалила: – Что было в ларце?

– Счастье, – слово прозвучало обыденно. – Счастье нельзя купить или продать, и я отдала его на время. На сто шестьдесят девять лет. Тринадцать чёртовых дюжин.

– Но ему-то какая выгода? Ну, тому? И вообще, кто это был?

Софья Андреевна покачала головой и хрипло рассмеялась.

– Он продавал счастье крохами, крупицами. Покупатели находились.

– Но вы же сказали…

– Что счастье нельзя купить, да. Люди покупали нечто – временный успех, за которым следовала расплата. Не денежная, другая. Но они не связывали это с актом купли-продажи: им казалось, что надо купить ещё, и ещё. А моя жизнь была длинной, и всё то счастье, которое в ней могло бы быть, уходило туда, в ларец.

– Значит, срок истёк… – Зинча сосчитала в уме, – тридцать лет назад?

– Весной восемьдесят второго. Только ключа у меня уже не было. Глупо, но его унесла сорока.

– Сорока! А я-то нашла его, когда мне было семь! Двадцать лет назад. И он пролежал где-то столько лет, спрятанный сорокой?

– Я думала, в гнезде. Сколько я искала! Пыталась выследить птицу, но даже не уверена, что это была одна и та же.