Тайны Парижа

В это-то время приехал Гонтран. Маркиз вернулся из далекого путешествия, во время которого он жил уединенной, хотя и кипучей жизнью путешественника; он искал в пыли больших дорог, жизни в гостиницах, в живописных ландшафтах и в величии северной природы душевного спокойствия, которое утратил с того рокового дня, когда вступил в кровавый договор с «Друзьями шпаги». Великие скорби и сильные угрызения совести не могут устоять против постоянно сменяющихся впечатлений, получаемых во время путешествий. В первый год, когда Гонтран уехал из Парижа с какой-то дикой радостью, его мучительное состояние успокаивалось по мере того, как расстояние между ним и Парижем становилось больше. Ему казалось, что чем дальше он уедет, тем менее он будет слышать крики о мести своих жертв. После непродолжительных остановок в Богемии, Венгрии и Польше он приехал в Петербург. Там им овладела тоска по родине, свойственная всем бретонцам, хотя он постоянно жил в Париже и почти никогда не посещал Бретань. В нем пробудилась любовь к родине, к отечеству, к Франции.

Угрызения совести утихли.

«Они забыли обо мне!» – говорил он себе, думая о своих страшных и таинственных друзьях.

И он вернулся; вернулся еще поспешнее, чем уехал, и, когда достиг последних отрогов Шварцвальда, когда с высоты развалин башни на берегу Неккера, в Пфальце, он увидал белую полосу, величественно тянувшуюся на запад, которую называют Рейном; когда, наконец, он увидал цепь Вогезов, контуры которых неясно обрисовывались на туманном небе… сердце его застучало, а угрызения совести пробудились с новой силой.

– Нет, нет! – пробормотал он. – У меня никогда не хватит смелости перебраться через Рейн: там Париж!

Он провел два месяца в Баденском герцогстве, избегая встречаться с французами, которые каждое лето в значительном числе съезжаются туда, проводил целые часы на вершинах гор, чтобы издали полюбоваться на Францию… Каждое утро он просыпался, полный любви и воспоминаний о родине; пред ним рисовалась Бретань, благородная страна, где протекло его детство, с ее вересками и дроками, сероватым небом, старым величественно бушующим океаном и замком, жилищем феодалов, где в юные годы его убаюкивали – увы! – самые святые предания и самые рыцарские рассказы. Он видел там снова своего умершего отца, со спокойным и ясным челом, и старого дядю, барона де Ласи, который любил его теперь так страстно, как любят своего единственного наследника, и мать, умершую, когда ей было тридцать лет, на коленях у которой он молился, маленьким ребенком, Богу своих отцов!

При этих воспоминаниях, при этих призраках преступник, убийца генерала де Рювиньи и Октава де Верна, безжалостный палач Леоны, Гонтран де Ласи, с мрачным взглядом, как бы заклейменный неизгладимым клеймом преступления, уступал место человеку более юному. Это был снова двадцатилетний Гонтран, Гонтран честный и храбрый, Гонтран-рыцарь, человек без страха и упрека. И тогда, вновь простирая руки к своему отечеству, которое он видел вдали сквозь дымку тумана, он хотел встать и идти туда. Но вдруг перед ним вставали тени его жертв и отвратительные лица его сообщников… и убийца отступал и снова оставался пригвожденным к земле изгнания.

Но однажды он получил письмо. Оно было от барона де Ласи, его дяди.

«Дорогое дитя мое, – писал старик, – вот уже два года, как ты уехал. Не находишь ли ты, что приятно, даже в Германии, получить от родственника письмо, которое напомнит тебе об отечестве? Мне уже стукнуло шестьдесят девять лет; я боюсь, что Бог недолго продлит мои годы, и мне очень хотелось бы увидеть тебя еще раз, прежде чем отправиться в путешествие, откуда нет возврата.

Наступает сентябрь. В нашей Бретани это лучшее время года. Розовый вереск цветет и благоухает, листья на деревьях начинают понемногу опадать, и я с восторгом любуюсь из окна дивным сочетанием желтой и зеленой листвы.

Через пятнадцать или двадцать дней наступит хорошее время для охоты. Приезжай.

У меня множество проектов, касающихся тебя… Брось свой Шварцвальд и приезжай посидеть в тени наших огромных вековых дубов, со стволов которых наши предки, кельты, снимали священную омелу.

Обнимаю тебя.

Барон де Ласи».