Тайны Парижа

После этого письма Гонтран решил уехать. Он переплыл Рейн, промчался на почтовых лошадях через Эльзас и Лотарингию, с трепетом миновал Париж и в конце августа в один из вечеров постучал в ворота замка.

Несколько грустный тон письма барона заставил Гонт-рана предположить, что дядя его сильно состарился, и он думал встретить дряхлого и угрюмого старика, проводящего время в уединении у камина в одной из зал замка.

Изумление маркиза было очень велико. В ту минуту, когда он выходил из кареты, барон вернулся с охоты; он был так же бодр и весел, как в тот день, когда охотился на кабана в обществе своих соседей: Керизу и баронессы де Сент-Люс. Барон, казалось, даже помолодел, хотя с тех пор прошло уже два года. Гонтран видел, как он соскочил с лошади с проворством молодого человека, и бросился к нему в объятия.

– Боже мой! Дядя, как вы меня напугали!

– Чем, дитя мое?

– От вашего письма пахло лекарствами и отзывало ревматизмом, – ответил маркиз.

– Клянусь! – вскричал барон. – В тот день, когда я писал тебе это письмо, я страдал подагрой. Но припадок прошел…

Гонтран улыбнулся.

– Когда у меня разыгрывается подагра, – продолжал барон, крепко обнимая племянника, – я становлюсь угрюм и начинаю думать о смерти. Когда же припадок проходит, я чувствую, что мне снова двадцать лет, и приказываю к следующему дню приготовиться к охоте на кабана.

– Итак, подагра прошла?

– Совершенно.

– И мы, значит, будем охотиться?

– С утра до вечера. Барон увлек Гонтрана в столовую замка, где при помощи камердинера снял охотничьи сапоги и надел туфли.

– А теперь в ожидании ужина поболтаем немного. Барон произнес эти слова несколько таинственным тоном, который заинтриговал Гонтрана.

– Друг мой, – продолжал он, – скажи мне прежде всего, откуда ты приехал и что ты делал в течение этих двух лет.

– Я путешествовал.

– Встречал ли ты страну, которая могла бы сравниться с нашей Бретанью, и женщин красивее бретонок?

– Нет, – ответил Гонтран.

– Прекрасно. Вот все, что я хотел узнать. А теперь что ты рассчитываешь делать?

– Я рассчитывал остаться у вас, дядя, и пожить спокойно, – сказал Гонтран, вспомнивший страшную клятву, которой он связал себя.

– Как бы не так! Ты бы соскучился через месяц. Сколько тебе лет?

– Тридцать два.

– А сколько у тебя осталось денег?

– Почти что ничего.

– Черт возьми! – смеясь, воскликнул барон. – А все потому, что я еще не умер!

– Я надеюсь, дядя…

– Однако, когда носишь имя маркиза де Ласи, приходится занимать приличное положение в обществе, а, между нами, ведь я немного скуп…

– Дядя!

– Но для того, чтобы у тебя хватило терпения ждать, – смеясь, продолжал барон, – я назначаю тебе ежегодное содержание в двадцать тысяч ливров, но… так как, при твоих потребностях, тебе этого мало, то, если бы ты захотел послушаться меня, ты устроился бы окончательно.

Гонтран посмотрел на дядю и вздрогнул.

– На твоем месте я проехался бы по Бретани и Вандее и нашел бы женщину, получающую тридцать тысяч ливров ежегодной ренты за свои земли, и женился бы на ней.

– Но, дядя…

– Тра-та-та! Постой! Если бы мне пришлось снова начать жить, то я не остался бы холостяком. Неужели ты хочешь, чтобы наш род прекратился?

– Конечно нет, дядя.

– В таком случае подумай о том, что я тебе сказал, и пойдем ужинать…

Гонтран никогда не думал о женитьбе, хотя был последним в роде. В водовороте парижской жизни он забыл о традициях старых аристократических фамилий, которые охраняли их род от вымирания. Беседа с дядей заставила его призадуматься.

И по мере того, как преступник умирал в Гонтране, он становился прежним благородным человеком и начинал мечтать об очаровательном сновидении, которое называют жизнью вдвоем: о супружеской жизни, которую освящают Бог и люди, о длинном ряде счастливых и спокойных дней, которые проводят у семейного очага между колыбелью ребенка и кротким очаровательным взором молодой матери, с ясным челом и преданным сердцем, так же не похожей на те создания без имени, овладевающие нами в юности и губящие нас, как печальное туманное небо севера не похоже на ослепительную лазурь итальянского неба.

Легковерный и наивный, он мечтал о честной, тихой, праздной жизни провинциального дворянина, среди зеленой тени огромных деревьев, посаженных его предками. Ему казалось, что он видит грустную улыбку и прекрасные задумчивые голубые глаза уроженки Бокажа или Рейна, хрупкого, восхитительного создания, которому суждено восстановить род Ласи…

Старый барон угадал его мысли. Он понял, какая безграничная надежда, какой чудный мираж должны были зародиться от одного слова «женитьба», и хотел, прежде чем возобновить разговор, начатый перед ужином, чтобы Гонтран обдумал наедине его предложение.

В течение трех дней маркиз охотился с дядей, а длинные осенние вечера они проводили у камина. Барон не возобновлял разговора о женитьбе. Но на четвертый день у барона сделался припадок подагры.

– Дорогой племянник, – сказал он Гонтрану, – я снова сделаюсь угрюмым, а тебе наскучит охотиться одному. Поэтому позволь дать тебе совет…

– Я слушаю вас, дядя.