Графиня д'Асти шла по гостиным казино точно преступник, которого ведут на казнь. Она позволила своему мужу вести себя; граф д'Асти чувствовал, как его жена шла, шатаясь, и в лихорадочном возбуждении сжимал ее руку, дрожавшую на его руке. Живительная и душистая прохлада майской ночи освежила графиню и привела ее в чувство.
– Хотите сесть в карету? – предложил ей муж.
– Нет, пойдемте пешком: пройтись очень приятно, – ответила с усилием Маргарита.
Они направились к дому. К концу дороги графине д'Асти удалось окончательно победить себя и затаить тревогу в глубине своего сердца.
– Значит, ваши усилия оказались тщетны? – довольно твердо спросила она.
– Я сделал все, что мог.
– А майор?
– Майор не сделал ни одного возражения против требований маркиза.
Маргарита де Пон пожала плечами.
– Они дерутся?
– Завтра в пять часов.
– Где же?
– В саду майора. Графиня вздрогнула.
«Под моими окнами», – подумала она.
– Милый друг, – заметил граф, обыкновенно застенчивый и робкий с женой, а теперь благодаря своему волнению и бешенству осмелившийся высказаться, – я никогда не видал такой нервной и впечатлительной женщины, как вы.
Графиня почувствовала в этих полных сострадания словах скрытую насмешку и мгновенно овладела собою.
– Что вы хотите этим сказать? – спросила она.
– Ах! Боже мой! – лицемерно продолжал граф д'Асти. – Я сказал это потому, что вижу, до какой степени вы взволнованы и расстроены; вы близки к обмороку из-за того, что молодому человеку, которого вы совсем не знали три дня назад и имя которого еще вчера вечером было вам совершенно неизвестно, предстоит драться по ни вам, ни мне не известным причинам.
– Милостивый государь, – сухо возразила графиня, – вы упускаете из виду одно…
– Что же именно?
– Что этот молодой человек… этот неизвестный… спас жизнь вашему ребенку.
Граф не возразил. Он только что собирался разыграть роль благородного человека, а графиня одним своим словом разрушила все и выставила его поведение в не совсем благовидном свете.
– Это правда, – пробормотал он.
– Вы видите, – продолжала графиня, которая вследствие своего негодования сделалась снова высокомерна и насмешлива, – я не говорю уже о себе, так как моя жизнь, которую он также спас, для вас, по всей вероятности, безразлична…
– Сударыня…
– Но я говорю о вашем ребенке и считаю себя вправе рассчитывать на вас… Даже на месте поединка секундант может своим влиянием и хладнокровием предупредить катастрофу.
– Я постараюсь, – покорно прошептал граф. Они подошли к воротам отеля.
– Я должен отправиться к майору, – прибавил д'Асти. – Этот юноша назначил мне свидание там.
– С какой целью?
– Чтобы поупражняться в фехтовании.
– Идите, – сказала графиня, – а когда вернетесь, то зайдите ко мне.
Графа охватила надежда. Графиня д'Асти ни разу еще не допускала к себе мужа после обеда.
– Вы сообщите мне, – поспешно прибавила она, – так как вы очень опытный фехтовальщик, насколько он силен в фехтовании.
Графиня удалилась, послав мужу привет рукой. Граф д'Асти позвонил у ворот дома, занимаемого майором Арлевым.
В то время, как граф д'Асти четверть часа назад вернулся в танцевальную залу к жене, Арман и майор направились к таинственному дому, где невидимкой ото всех жила Дама в черной перчатке.
– Она вас ждет, – заметил майор.
Арман прошел в комнату с темной обивкой, откуда молодая женщина выходила только по ночам для того, чтобы подышать воздухом в самых глухих уголках сада. Она сидела в кресле, печальная и бледная, как всегда, и спросила, протягивая ему руку:
– Ну, что?
– Что? – ответил Арман, опуская глаза. – Дело сделано.
И он рассказал все, что случилось на балу, не пропустив ни одной подробности, и описал ей поведение, бледность и беспокойство графини во время вызова и потом.
– Увы, – прошептал он в заключение, – на какую постыдную и недостойную роль вы осудили меня: я принужден мучить и увлекать бедную женщину, неповинную, конечно, в грехах своего мужа.
Дама в черной перчатке ответила на это улыбкой.
– Еще есть время, – заметила она, – если у вас не хватает мужества повиноваться мне, если вы любите меня недостаточно для того, чтобы соединиться со мной в моей мести, – уходите!
– Ради Бога, не гоните меня! – прошептал Арман. – Я люблю вас… Я буду вам повиноваться…
Дама в черной перчатке протянула ему руку и подняла его.
– Дитя, – сказала она сердечно, – не говорила ли я вам, что любить меня – мука, что следовать за мной – рабство, которое не кончится до тех пор, пока моя миссия не будет окончена.
И видя, что Арман опустил голову и не решается возразить, она прибавила:
– Ах, в глазах света вы были бы, может быть, правы, говоря, что эта женщина не виновата в ошибках своего мужа. Но Господь, ведающий, как в невинных иногда бывают поражены виновные, Господь, помнящий о невесте, которая, едва вернувшись из церкви, приняла в свои объятия окровавленного и насмерть раненного мужа, Господь знает, что для того, чтобы поразить преступника, надо поразить тех, кого он любит и которые оставались невинными.
– Я повинуюсь, – повторил Арман.