Тайны Парижа

Еще накануне, пока графиня д'Асти сама еще не знала тайны своего сердца, граф был для нее презренным существом, которому она не была обязана давать ни малейшего отчета в своих поступках, которого она имела право прогнать от себя, если бы он забылся. Но в эту минуту – увы! – она ясно чувствовала, что любит Армана, и граф неожиданно возвысился в ее глазах. Он снова приобрел над нею, в ее глазах, все права мужа, и его образ встал перед нею как образ судьи и обличителя.

И она снова сделалась женщиной, то есть коварной и сильной в искусстве лжи, и как ни была ужасна та боль, которую она испытывала при мысли о смерти Армана, у нее хватило силы притвориться равнодушной и ответить просто:

– Право, не знаю, было ли четыре или пять часов, может быть, даже шесть…

– А… вы… не знаете?..

И на губах графа показалась нехорошая улыбка.

– Я знаю только одно, что был уже день и рассвело.

– Отчего же вы не позвонили?

– Я думала, что мне просто душно.

– Да, – продолжал граф, смотря на жену пытливым взглядом. – Мне, право, кажется, что это было около пяти часов.

– Какое вы имеете к этому основание? – спросила графиня с самым невинным видом.

– О! В это время я уже встал, а так как моя комната, как вам известно, находится под вашей, то мне показалось, что я слышал шаги и затем падение тела…

– Почему же вы не вошли сюда? – спросила графиня, пытаясь улыбнуться, хотя она только что решила про себя: «Арман умер!»

– Я не осмелился… – возразил граф.

– А теперь вы осмелились!

– И притом меня ждали.

– Где?

Граф остановил испытующий взгляд на Маргарите.

– Честное слово, – сказал он с напускным добродушием, – я вижу, сударыня, что вы решительно все забыли.

– Ах, – с живостью перебила графиня, которой показалось, что настал подходящий момент рассеять ревнивые подозрения графа, – теперь я вспомнила, что должна была быть дуэль, эта несчастная дуэль.

И она притворилась слегка взволнованной, желая скрыть свое истинное, глубокое беспокойство, раздиравшее ей сердце.

– По этому-то делу меня и ждали, – ответил д'Асти, несколько разочарованный.

– Что же случилось? Ничего, не правда ли? Или какая-нибудь пустая царапина?

И, говоря это, Маргарита вся дрожала.

– Вы ошибаетесь, – сказал граф.

– Что же, он ранен?..

– И я также ошибся, графиня, – продолжал д'Асти, – я обвинял вас, подозревал, что вы любите этого молодого человека; я думал, что вы хотели наблюдать за ходом дуэли из вашего окна, и увидав, как он упал, лишились чувств.

Графиня была бледна как смерть, но все еще владела собою.

– Значит, – спросила она вполголоса, – он умер? Если бы граф ответил утвердительно, у нее, может быть, хватило бы силы до конца доиграть свою роль, изобразить скоропреходящую и спокойную печаль, которую люди испытывают при вести о смерти мало знакомых людей. Но граф расставил своей жене ловушку, ответив: «Нет, графиня, Арман не убит».

Графиня, сумевшая победить отчаяние, не опустив своей горделивой головы перед смертью, даже не сводя глаз с мужа, при вести, что любимый человек не погиб, потеряла рассудок и выдала себя при этой неожиданной радости.

– Жив! Он жив! – воскликнула она.

– Да, жив, – подтвердил граф.

– Жив! – повторила она в мучительном восторге. – И вы не сказали мне этого раньше, вы заставили меня ждать… Ах, граф, граф, что вы сделали со мною?

Она забыла, что этот человек был ее мужем, что она презирала его еще накануне, и схватила его за руку.

– О, вы не обманываете меня, не правда ли? Это правда?

– с мольбою спросила она.

– Графиня, – возразил граф с холодной злобой, – успокойтесь, человек, которого вы любите, останется жив!

И, засмеявшись подобно осужденному, потерявшему всякую надежду, он прибавил:

– Вы прекрасно владеете собою, графиня, но все-таки выдали тайну вашего сердца; я знаю теперь, отчего вы потеряли сознание. Прощайте!..

Он направился к двери, а графиня, окончательно уничтоженная, смотрела, как он удаляется, не находя ни жеста, ни слова, чтобы удержать его.

Между тем уже на пороге комнаты граф обернулся, запер полуоткрытую дверь и вернулся назад.

– Графиня д'Асти, – начал он с тем спокойствием, которое было в тысячу раз хуже его вчерашнего бешенства, – не уделите ли вы мне одну минуту, чтобы объясниться с вами? Клянусь, что наш разговор будет последним.

Графиня молчала.

– Вы видите, – продолжал граф, – что я иду на переговоры, прошу, когда мог бы… приказывать.

И граф, как господин положения, сел в кресло, стоявшее рядом с кроватью.

Графиня стояла по-прежнему неподвижная и безмолвная, устремив на своего супруга взгляд, полный оцепенения и ужаса.