Читаем Тайны погибших кораблей (От 'Императрицы Марии' до 'Курска') полностью

Вот попробуй тут не скажи - судьба. Огненный столб взрыва, искалечивший, но пощадивший матроса, будто повелел ему - живи здесь, подле страшного места, тут найдешь себе и суженую, и кров, и дело, и все, чем счастлив человек. Живи и помни. Иван Кичкарюк живет и помнит.

Автографы смерти, знаки той давней беды, остались на ленте сейсмографа, на искалеченном теле Ивана Кичкарюка, на судьбах сотен, тысяч людей...

"В войну мы были мальчишками..."

Сколько было матросов на "Новороссийске", столько и судеб. Невозможно выбрать одну - общеподобную, типичную. И только время было одно на всех, и оно пометило их своими приметами, как пометил их флот одними и теми же лентами на бескозырках...

Матрос Виктор Салтыков, бывший левый замочный 7-й зенитной батареи линкора "Новороссийск".

Он совсем еще не стар - немного за пятьдесят. Голубоглазый круглолицый русак из новгородского города Чудова. Тридцать лет работает в Севастополе таксистом. Вместе с сыном, в одном таксопарке.

И все у него хорошо. И дом в Инкермане - полная чаша. И свои голубые "Жигули" на ходу. Но стоит в его глазах и мучает невысказанное, незабытое, непереданное... Виктор Иванович Салтыков:

- Мать умерла, когда мне семь лет было. Отец как раз на финской воевал. Остались мы с сестренкой одни. Отец вернулся, пожил с годик и снова на фронт. В июне сорок первого ушел. А в сорок втором погиб на Пулковских высотах. Снайпером он был.

Сестру увезли из Чудова в деревню. Я ее потом лишь через двадцать лет разыскал... Ну а мне в ту пору девять стукнуло. Фронт вплотную надвинулся. Отправился я к бабушке, что за тридцать километров в селе жила. Шел по дороге вдоль Волхова вместе с беженцами, вместе с солдатами. "Мессеры" ту дорогу поливали свинцом. Я, как и все, падал на землю, укрывался за деревьями. Какой-то солдат мне сказал: "Не так ложишься, малец. Поперек. А надо вдоль. Не то немец тебе ноги отшибет, так и сгниешь в болоте. Головой ложись..."

Прибился я к этому бойцу, а он шел с горсткой своих товарищей, в ботинках без обмоток, отступали, видно, или часть свою догоняли. Солдаты ему говорят: "На что тебе этот малец?" А он: "Со мной пойдет, ни за что не брошу".

Через Волхов разрешали переправляться только военным. Гражданские беженцы, повозки, скот - толклись по берегу. Разбегались, только когда немцы прилетали. Бойцы сели в лодку и меня с собой взяли. Шли за баржей с танком на палубе. Едва выплыли на середину реки, как опять "мессеры" налетели. Бомба угодила в баржу, танк свалился в воду, и волной от него перевернуло нашу лодку. Я плавать умел, но боец велел держаться за его гимнастерку. Так и выплыли. Собрались на берегу, кто доплыл. Отжали обмундирование и двинулись в ту деревню, где бабушка жила. Бабушка спрятала бойцов в дальней бане. Утром велела отнести им картошки и сказать, что в деревне немцы. Я пошел. Смотрю, все спят. Один на пороге бреется. Я ему передал, что бабушка сказала. Он крикнул: "Подъем!" Все вскочили, быстро собрались и ушли.

Так войну я в деревне и прожил, пока наши блокаду не прорвали и Чудов не освободили.

Спустя лет двадцать - уже после службы - разыскал я в Чудове сестру. Сказали мне знающие люди, что в магазине работает. Захожу в магазин, смотрю на продавщиц - какая из них Люда? Узнать не могу. Пошел к ней домой - адрес мне дали. Дождусь, думаю, тогда и узнаю. Дома дети, племяши мои, значит: "Мамка на работе". Тут Людмила приходит. "Брат так брат. Садись ужинать". Странно, думаю, встречает. Или не признала? Приходит с работы ее муж, она меня знакомит: "Вот брат мой двоюродный". Ах, думаю, вот оно в чем дело! Она меня за двоюродного приняла, что в соседней деревне жил.

"Не двоюродный, - говорю, - а родной".

"Как - родной? Быть не может! Витюшка в сорок первом погиб. В дом бомба попала..."

"Попала, - говорю, - да в другую половину. Меня соседи взяли. Давай-ка свой паспорт, сличим".

Сличили. "Ты - Салтыкова, и я - Салтыков. Ты - Ивановна, и я Иванович. Ты в Чудове родилась, и я там же".

Вот тут и признали друг друга. И в слезы...

Ну а с отцом у нас такая встреча вышла. Купил я как-то книжку "Бойцы Выборгской стороны". Вдруг в глаза строчки бросились: "Иван Салтыков, снайпер-инструктор 265-го стрелкового полка 5-й ополченской дивизии. Награжден орденом Красного Знамени за 137 убитых фашистов. Погиб на Пулковских высотах..." Поехали мы с дочерью в Ленинград. Там в одной школе музей 5-й дивизии. На стенде фото: слет снайперов Ленинградского фронта. Пригляделся - с краю отец мой стоит... Так вот и встретились...

В конце пятьдесят первого года меня призвали на флот. После присяги нас, молодых, минуя учебный отряд, доставили прямо на линкор. Я до службы работал в Северо-Западном речном пароходстве, так что имел представление, что такое судно. Но тут - такая громадина! Во сне не приснится.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1941. Пропущенный удар
1941. Пропущенный удар

Хотя о катастрофе 1941 года написаны целые библиотеки, тайна величайшей трагедии XX века не разгадана до сих пор. Почему Красная Армия так и не была приведена в боевую готовность, хотя все разведданные буквально кричали, что нападения следует ждать со дня надень? Почему руководство СССР игнорировало все предупреждения о надвигающейся войне? По чьей вине управление войсками было потеряно в первые же часы боевых действий, а Западный фронт разгромлен за считаные дни? Некоторые вопиющие факты просто не укладываются в голове. Так, вечером 21 июня, когда руководство Западного Особого военного округа находилось на концерте в Минске, к командующему подошел начальник разведотдела и доложил, что на границе очень неспокойно. «Этого не может быть, чепуха какая-то, разведка сообщает, что немецкие войска приведены в полную боевую готовность и даже начали обстрел отдельных участков нашей границы», — сказал своим соседям ген. Павлов и, приложив палец к губам, показал на сцену; никто и не подумал покинуть спектакль! Мало того, накануне войны поступил прямой запрет на рассредоточение авиации округа, а 21 июня — приказ на просушку топливных баков; войскам было запрещено открывать огонь даже по большим группам немецких самолетов, пересекающим границу; с пограничных застав изымалось (якобы «для осмотра») автоматическое оружие, а боекомплекты дотов, танков, самолетов приказано было сдать на склад! Что это — преступная некомпетентность, нераспорядительность, откровенный идиотизм? Или нечто большее?.. НОВАЯ КНИГА ведущего военного историка не только дает ответ на самые горькие вопросы, но и подробно, день за днем, восстанавливает ход первых сражений Великой Отечественной.

Руслан Сергеевич Иринархов

История / Образование и наука
Петр Первый
Петр Первый

В книге профессора Н. И. Павленко изложена биография выдающегося государственного деятеля, подлинно великого человека, как называл его Ф. Энгельс, – Петра I. Его жизнь, насыщенная драматизмом и огромным напряжением нравственных и физических сил, была связана с преобразованиями первой четверти XVIII века. Они обеспечили ускоренное развитие страны. Все, что прочтет здесь читатель, отражено в источниках, сохранившихся от тех бурных десятилетий: в письмах Петра, записках и воспоминаниях современников, царских указах, донесениях иностранных дипломатов, публицистических сочинениях и следственных делах. Герои сочинения изъясняются не вымышленными, а подлинными словами, запечатленными источниками. Лишь в некоторых случаях текст источников несколько адаптирован.

Алексей Николаевич Толстой , Анри Труайя , Николай Иванович Павленко , Светлана Бестужева , Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Классическая проза