Отавиу с радостью отмечал все приметы выздоровления и был готов часами обсуждать их с матушкой-настоятельницей. Именно на эту немногословную женщину возлагал Отавиу особые надежды, понимая и оценивая ее благотворное влияние на Сели. Физически Сели крепла на глазах, так что не прошло и десяти дней, как лечащий врач разрешил семье Монтана забрать Сели домой, пожелав девушке на прощание бодрости и энергии. Отавиу мысленно присоединился к словам доктора: младшая дочь по-прежнему выглядела подавленной и грустной. Отавиу нередко казалось, что Сели плачет, и это повергало его самого в отчаяние и уныние. Старшие сестры, особенно Жулия, всячески старались поддержать младшую, но отец понимал, что ни Жулия, ни Бетти не знают тех слов, которые сейчас необходимы Сели. Их знают мать-настоятельница да девушки-монашки, что приехали вместе с ней навестить Сели и поддержать ее. В их присутствии она оживала, присоединялась к их ежеутренним и вечерним молитвам, с наслаждением слушала матушку, читавшую наставницам Евангелие. Да и Отавиу не раз ловил себя на мысли, что ему самому приятно присутствие в доме этой степенной, мудрой женщины, так по-матерински нежно относящейся к одной из своих послушниц.
Вот молоденькие сестры-монашки, поселившиеся вместе с настоятельницей монастыря в доме Монтана, нередко загоняли его в тупик, и Отавиу, уже считавший себя абсолютно здоровым, готов был немедля бежать к доктору.
Монашеские одеяния делали неразличимыми сестер Луизу и Ирени, а сестра Жуссара была копией сестры Зилды. Договорившись утром музицировать с сестрами Лизой и Жуссарой (Отавиу предусмотрительно записал в блокнот имена монашек — любительниц музыки, хотя про себя не без гордости отметил, что запомнил их с первого раза) вечером он решил уточнить время концерта и репертуар.
— Сестра Луиза! — окликнул он монашку, сидящую с молитвенником в кресле. — Думаю, что мы встретимся в шесть часов…
— Но меня зовут сестра Ирени. — Монашка вскинула на него удивленные глаза.
Отавиу смутился, потянулся за блокнотиком с памятью, быстро перелистал его и нашел собственноручно сделанные записи: «Сестра Луиза и сестра Жуссара».
— Извините, верно, я ослышался или неправильно записал. — Отавиу покрутил в воздухе блокнотик. — И, тем не менее, что мы будем вечером играть? Я предлагаю остановиться на «Аве Мария»
— Но я не играю на пианино…
Ее зовут Ирени, и она не играет на пианино… Господи! С кем же я говорил утром?
Отавиу снова стал листать заветный блокнотик в поисках телефона доктора Сисейру.
Его отвлек нежный девичий голос:
— Сеньор Отавиу, в шесть часов вечера вас устроит?
Отавиу поднял голову: перед ним стояла милая сестра Луиза. Или сестра Жуссара? А может быть, ее зовут Ирени? Или Зилда?
— Простите, я плохо вас понимаю. В чем меня должно устроить шесть часов?
— Но мы же договаривались утром о дуэте… — Девушка явно выглядела растерянной
— Но вы же не умеете играть…
Девушка испуганно направилась к стоящей поблизости подруге, и до Отавиу долетели слова: «Бедненький, странный, за него помолимся…»
Отавиу спустился в холл и наткнулся на тех же самых девушек в темных одеяниях, которых только что оставил в гостиной на втором этаже. Он попытался выяснить, каким образом им удалось так быстро оказаться в холле, но их изумленно-испуганные взгляды заставили его замолчать и отступить в сторону комнаты Алекса и Онейди. Отавиу постучал в дверь и вызвал Онейди в коридор.
— Что-то случилось? — Онейди запахнула халат и поправила растрепавшиеся волосы.
— Прошу тебя, загляни в холл и скажи, сколько там монашек?
Онейди покорно исполнила просьбу хозяина.
— Я вижу двух…
— А мне кажется, что их здесь не меньше четырех… Наверное, я сошел с ума…
Женщина взяла его под руку, отвела на кухню, приготовила кофе и достала из шкафчика миндальное печенье.
— Вот, ваше любимое!
Отавиу пил кофе, слушал щебетание Онейди и наблюдал в окно за Сели и матерью-настоятельницей, бродившими под руку по саду. Отавиу было жаль дочь, ведь монашки завтра покидали Рио, и это была одна из последних их прогулок. Внезапно перед глазами Отавиу встала Ева, нежно прижимающая к себе Сели… Господи, за что ты так наказал мою дочку, лишил ее материнской ласки и заботы? Чем я, чем Ева провинились перед тобой, что ты так сурово наказал нашу дочь?
— Сеньор Отавиу! — услышал он за спиной тихий голос матушки. — Простите за то, что нарушаю ваш покой, но пришло время проститься, завтра мы уедем очень рано…
Отавиу поднялся ей навстречу:
— Не знаю, как и благодарить вас за вашу доброту…
— За доброту не благодарят… Она ведь от сердца идет! Отдавать не менее приятно, чем получать, так что не за что меня благодарить.
— Верно. — Отавиу склонил перед матушкой голову. Тогда позвольте мне пригласить вас приехать к нам еще. Ведь столько времени отдали Сели, что город не успели посмотреть, нигде не были, кроме дома и клиники.
— Приедем. Я хочу, чтобы и другие мои послушницы знали не понаслышке о жизни, что течет за стенами монастыря. С людьми достойными познакомятся и поймут, что и в миру можно жить, следуя заповедям Христа.