Тайны Римского двора

Проведя день в пьянстве, игре и плясках под звуки гитары с молодыми транстеверинскими девушками, Карло только под вечер вспомнил, что назавтра ему нужно быть у Стефана, и отправился ночевать домой. Он оставил окно открытым, чтобы первый луч солнца или утренний воздух его разбудили.

Рано утром Карло был у Стефана, который тоже уже встал.

— Третьегодняшний денёк удался, — сказал племянник Памфилио, — вы его весело отпраздновали.

— О да, ваше превосходительство, — отвечал Карло с лицом, сияющим от удовольствия, — денёк вышел добрый, очень добрый.

— Ну так я хочу, чтоб сегодня был такой же....

— Разве, — произнёс Карло, поднося руку к своему поясу, из-за которого у него торчал целый арсенал оружия, — ваше превосходительство....

— Нет! — воскликнул с отвращением Стефан, поняв зверскую мысль предложения.

— Прошу покорно извинения, — сконфуженно пробормотал Карло.

Он взял стул, завернулся в плащ и, усевшись без всякого приглашения, с видом человека, понимающего, что в нём нуждаются, обратился к Стефану напыщенно-фамильярным тоном:

— Я слушаю вас, сударь.

Уже по первому разговору между этими двумя личностями мы могли заключить, как живо и глубоко было отвращение, которое Стефан чувствовал к Карло, поэтому он, как и тогда, постарался закончить как можно скорее. Он ограничился только приказанием наблюдать за всеми поступками еврейской девушки, наводить по возможности о ней самые точные справки, не причинять ей ни малейшего вреда и даже защищать в случае опасности.

Карло почтительно поклонился, поспешно вышел и отправился к дяде Стефана — монсеньору Памфилио, чтобы продать ему, согласно их уговору, тайны его племянника.

Таким образом, за жидовским кварталом и его окрестностями следили три полиции: Стефана и Памфилио, руководимые Карло, и правительственная, которую монсеньор тайно известил о каких-то замыслах евреев.

Первые сведения, добытые этим тройным наблюдением, указывали на частые посещения виллы Медичи Ноемией.

Это было уже достаточным поводом для того, чтобы заподозрить существование заговора между евреями и французами, объединяемыми их общей ненавистью к Риму. Всякое самое невозможное обвинение находит веру в Риме, если оно сумеет навести страх на трусливых членов Церковного совета.

Коварство составляет характерную черту итальянцев, и потому они охотно пускаются в тайные ухищрения. Известно, до какого совершенства дошла Венеция в искусстве шпионства и доносов. Летописи этой республики наполнены загадочными преступлениями. Другие государства Италии по врождённой склонности приняли нравы и таинственность венецианской полиции. Рим первый пошёл по этому тёмному пути, и его мрачные и низкие предания сохраняются в частных мемуарах. Римская полиция даже не ограничилась Святым городом и при помощи вполне преданных и подчинённых ей монашеских орденов сумела проникнуть в самые сокровенные тайны королей и народов. Исповедальни всех католических государей отдавали эхо под сводами Ватикана.

В Риме все лица, мало-мальски принимающие участие в общественных делах, помогают полиции не по обязанности, а просто из усердия, лишь бы быть полезными, что-нибудь заработать в свободное время и, таким образом, с пользой употребить досуг.

Вся Церковь, от самого мелкого прислужника в ризнице до членов святейшей коллегии, завербована в эту систему. Надзор и разоблачения составляют существенную часть обязанностей этих левитов. На флангах этого громадного корпуса стоят отдельными группами религиозные общества, приближённые духовенства и вся армия ханжей. Правительственные чиновники охотно присоединяют свои старания к этой организации. Даже военные и те не отказываются.

Во всех этих происках участвует и другая часть римского населения — это шайки нищих, разбойников и столь многочисленные в Риме куртизанки, — сюда же причисляются прислуга, проводники и толпа бездельников и авантюристов, питающихся обманом, надувательством и нередко просто подачкой иностранцев. Сливки и подонки римского общества занимаются сообща полицейским делом. К счастью ещё, что в этом городе это, как и всё другое, парализуется всеобщей беспечностью и страшным нерадением.

Во время описываемых нами событий вся полиция Папской области не только в Риме, но и во всех церковных владениях была на ногах. Повсюду имелось громадное множество недовольных, которые устраивали тайные сборища и религиозные партии. Мы охотно соглашаемся с тем, что инквизиция почти исчезла в Римском государстве, если она существует, то лишь как пугало для евреев и для философии, которые нисколько его не боятся, но, прежде чем пасть, она заразила своим ядом римскую полицию. Мы понятно далеки от мысли о кровавых преследованиях, которые так часто прежде марали историю пап; но должны сознаться, что, потеряв силы, Рим не забыл своей страшной мстительности и ненависти, и угрозы и злоба продолжают исторгаться из-под его слабости и изнеможения. В руках его одни потухшие громы, но он и обезоруженной десницей продолжает угрожать миру.