Тайны Римского двора

Извещённая наивными излияниями откровенности отца Сальви, некоторыми признаниями, которые она успела вырвать у Памфилио, синьора Нальди знала всё, что касалось Ноемии; ей даже была известна тайна её сердца, которой она никому никогда не доверяла. Она знала, что целью римской политики было принудить жидов преследованиями или обещаниями, которых бы, понятно, никогда не сдержали, к тому, чтобы они ссудили папскую казну суммой, столь необходимой в настоящее время святейшему престолу. Ей было также небезызвестно, что еврейские банкиры соглашались на эту ссуду лишь под условием пожалования всех тех общественных льгот, которых они долго и справедливо добивались.

Личная ненависть, которую чувствовал Памфилио к еврейке, причиной чего было увлечение его племянника, несколько неточных справок, по которым она считалась дочерью самого богатого еврея, частые посещения ею французской Академии, дружба с отцом Сальви, бывшим на дурном счету благодаря своему истинному благочестию, и доносы Карло возбудили против Ноемии ревность монсеньора и усердие римской полиции. Было уже решено захватить её в качестве заложницы или погубить её репутацию громким скандалом. Эта насильственная мера против девушки её нации не считалась бы даже особенно необыкновенной, и никто бы не стал хлопотать о её исправлении.

План уже должен был быть приведён в исполнение, но исчезновение Ноемии из жидовского квартала смешало все карты.

Прекрасная гречанка, которую синьора Нальди ввела в римское общество, имела громадный успех. Иногда, окружённая адептами секты, она брала лиру и пела на еврейском языке священные песни. Её слова были как-то особенно звучны и сильны и полны такой чистой, возвышенной гармонии, что души слушателей невольно возносились к небу. Если при этом случалось, что с появлением этих сильных ощущений и под мистическим обаянием синьоры Ноемия впадала в экстаз, тогда жаркая речь её звучала просто и возвышенно, подобно пророчеству; она возвещала величие Бога и унижение тех, которые ослушались Его воли; это восторженное состояние проявлялось всегда слезами и рыданиями, в которых её сердце находило отраду и счастье, от неё бежавшие.

Впечатлительная натура и крайняя чувствительность молодой девушки поддавались с увлечением этим порывам; она, казалось, сама вкушала чувственное наслаждение, которое и выражалось в истерическом припадке.

Наука даёт вполне естественные объяснения этим всем кажущимся феноменам; но невежество видит в них что-то чудесное и порабощается этими странными силами, источник которых ищет вне человеческого мира.

Ноемия обладала этой обворожительной силой в необыкновенной степени, её красота и томная грация ещё больше увеличивали силу обаяния.

Эти опыты религиозного исступления далеко не новы, они существуют почти со времени сотворения мира: к ним прибегало язычество для своих сивилл и оракулов, и римская церковь не всегда пренебрегала этими живыми уловками.

Известность гречанки Анастасии была так велика во всём городе, что привлекала к синьоре всё избранное общество.

Адская выдумка, на которую могла пуститься только донна Олимпия, решила судьбу Ноемии. Та, которой неосторожная честность отца Сальви поручила это сокровище, не хотела уже более с ним расстаться, она желала обладать этой драгоценностью одна и ждать, чтобы представилась возможность выказать её во всём блеске и великолепии.

Ноемия, обращённая в католицизм, потеряла бы всю прелесть её врождённой оригинальности, необходимо было, чтобы она осталась еврейкой.

Но не такова была воля тех, которые имели на неё тайные виды, хорошо известные её вероломной попечительнице; последняя, с обычной ловкостью, решилась, по-видимому, как бы потворствовать идее обращения, вести себя согласно с этой задачей.

Она испросила позволение самой направлять мысли Ноемии к католичеству и достигла того, что преследования и козни были прекращены, и она держала еврейку как бы на поруках.

Достигнув этих условий, синьора употребила все силы, чтобы показать Ноемии всё в настоящем свете, вполне убеждённая, что по прямоте своих чувств девушка вследствие этого не только не обратится, но и почувствует непобедимое отвращение к Риму и его вероучению.

Она сначала хотела показать ей суетные, шумные удовольствия света; время было благоприятное, так как наступил карнавал. Она отправилась с ней в Корсо.

Синьора Нальди, одетая в строгий, но богатый венецианский костюм, сама присутствовала при туалете Ноемии, для которого приготовила восхитительный греческий наряд, великолепный и роскошный. Платье отлично шло прелестной еврейке и увеличивало ещё больше привлекательность её красоты. Кокетливо надетая греческая феска, длинные локоны, вырезной камзол, обрисовывающий все её формы, элегантный тюник, нога отменно пропорциональная, обрамленная кружевами, выбор материй, гармония и контраст цветов, восточное изобилие бриллиантов, золота и блесток... всё пленяло и очаровывало взор.

Приехав в Корсо, синьора Нальди велела кучеру объехать сначала всю цепь и затем остановиться перед дворцом, который она ему указала.