Тайны сибирских шаманов. Из истории шаманизма Югорского края

Когда Троцкий стал рассказывать о равноправии наций и о национально-культурной автономии, как главной сути равноправия, старый охотник это быстро и хорошо понял. Он, как бы убеждая себя в правоте своих выводов, сказал, что все нации равны:

— Они должны быть ни “над”, ни “под”.

Троцкий невольно улыбнулся столь лаконичному определению права нации на самоопределение и остался доволен таким пониманием сути национально-культурной автономии.

На второй день стало теплее. Ветер утих. Над тайгой поднялось солнце. Троцкий, выйдя из избы, увидел высокие сосны, темный кедрач на берегу речки. Он был поражен этой изумительной красотой приуральской тайги. Слева был слышен отдаленный шум падающей воды.

— Что это за шум? — спросил Лев Давыдович у Самбиндалова, сидевшего на пустой нарте, очищая ивовые прутья для гимги.

— Это перекат на речке, — нехотя ответил Николай Кириллович, быстро работая ножом, снимая кору с длинных прутьев ивы.

— Я пойду посмотрю.

— Только выше переката ходить не надо. Гору увидишь — иди обратно. За горой живет Ворсик-Ойка. Я — его хранитель. Туда могут ходить только люди нашего рода. Это наше священное место.

Тропинка к перекату шла по самому берегу речки. На открытых местах тропинки, на которых уже сошел снег, были хорошо видны корни деревьев, переплетенные в тугие узлы, похожие на гладкие, почерневшие от времени кости.

Минут через пять ходьбы Троцкий подошел к большому перекату. Под обнаженным каменистым увалом, на котором росли стройные, высокие, вечнозеленые сосны с меднозолотистыми стволами, перекатываясь по большим сглаженным валунам, стиснутая в узких берегах, как в котле, с шумом плескалась вода. С камней скатывалась прозрачная волна, и ее пенистые гребни медленно растекались по омуту. Эта картина в тесном зеленом коридоре хвойной тайги, освещенная теплым апрельским солнцем и далекой сизо-голубой синевой неба, была таинственно-величавой и торжественной. Сглаженность рельефа и каменистый увал, заросший лесом, напоминали о предгорьях Урала. Здесь все реки текут поперек Каменного Пояса, образуя пороги и перекаты в глубоких долинах.

Долго стоял Лев Давыдович у шумного переката, удивленный и очарованный этим чудным уголком дикой природы. Именно в эти минуты он с большей остротой ощутил весь ужас братоубийственных событий на Красной Пресне в декабре 1905 года, когда в грохоте выстрелов совершалось чудовищное кровопролитие. Такое зло творят люди, а какое умиротворение разлито в природе. Троцкий впервые ощутил, именно здесь, всю пагубность и глубину разрыва между человеческим злом и философией незримо мыслящей природы. Видимо, прав был великий Жан Жак Руссо, когда звал людей обратно в природу.

Не удержался Лев Давыдович, чтобы не заглянуть за увал, где было священное место, охраняемое Николаем Кирилловичем. Пройдя метров сто по тропинке, обогнув увал, Троцкий увидел на самом берегу избушку на четырех невысоких столбах-опорах, приставная дверь которой запиралась двумя поперечинами, вложенными в железные скобы, вбитые в косяки. Чуть дальше были видны остатки старого столба, обмотанного разноцветными тряпками, и длинное бревно у большого кострища с несгоревшими остатками поленьев, торчащими из-под снега.

Метрах в десяти от столба стоял деревянный идол, грубо вырезанный из толстого ствола, высотой более метра. Голова идола занимала третью часть всего обрубка, со снятой до самых корней корой. С двух сторон лицевой части были сделаны глубокие плоские выемки, образующие глазные впадины и щеки, прямой и длинный нос, широкой поперечиной обозначенные брови и таким же образом сделанные глаза. На короткой шее были привязаны полоски белой и красной ткани, которые вздрагивали при каждом движении ветра. Вся эта вместе взятая картина производила какое-то тяжелое впечатление и невольно вселяла какой-то мистический страх.

Не от ощущения святости, а от присутствия каких-то, как показалось Троцкому, реальных физических существ, он поспешил уйти от святилища, где совершались ритуальные варварские обряды. Вернувшись к перекату, он снова остановился, охваченный восхитительным зрелищем, и, умиротворенный каким-то необъяснимым чувством сопричастности к этому величавому чуду природы, он вернулся в мансийский паул.

Не доходя до дома Самбиндалова, еще в лесу он услышал разговор многих людей и перезвон колокольчиков оленьих упряжек. Это были приезжие, потому что Николая ждали только на следующий день. Когда он вышел из леса, то увидел у дома Николая Кирилловича нескольких мужчин, которые, взявши на руки лежавшего на нартах человека, внесли его в дом, стоящий рядом с домом шамана.

— Привезли больного, надо ему помогать, — пояснил Николай Кириллович.