Тайны темной осени

Чем дольше я бродила по его улицам, тем больше понимала, о чём говорил мне мой мужчина. Иногда накатывало, и я доставала блокнот, рисовала, рисовала — до исступления. Здания, улицы, транспорт, замёрзшие реки и каналы, скульптуры, падающий снег. С пастельными карандашами получалось великолепно: Город оживал на бумаге — пронизанный светом, холодный и чистый. След солнца на гранитном парапете — неправда, что у нас сплошной дождь и мрак, света тоже хватает. Разного… не только того, что льётся с небес…

Я облокотилась о парапет и рисовала — в который уже раз! — одного из коней, когда рядом со мной возник кто-то ещё. Я не обратила внимания, была занята. Но мужчина кашлянул и сказал странно знакомым голосом:

— Хорошо рисуете.

Я дёрнула плечом, мол, сама знаю, что хорошо. Выдавила дежурное спасибо, подосадовала, что отвлекает. Меня иногда путали с уличными художниками, предлагали деньги — нарисуй портрет на заказ. Чаще всего я отказывалась.

Принципиально не хотела рисовать плохого. Наловчилась уже видеть, когда получится светлый рисунок, а когда будет плохо, как с той жидкостью из-под двери купе, невнятной на рисунке и обернувшейся кровищей и расчленённым трупом в реальности.

Я не хотела дарить людям тлен и боль. Даже если они того заслуживали.

— Не ожидал, что подадитесь в вольные художники, Римма Анатольевна, — продолжил между тем назойливый незнакомец. — Даже странно, с вашими-то познаниями в программировании. И опытом.

Я стремительно обернулась. Откуда он меня знает?! Но моему изумлению — и гневу! — не было предела: передо мной стояло моё бывшее начальство! Почему-то без мерзких бериевских очков: линзы надел? Коррекцию сделал?

— Упс, — сказал он, разводя ладонями в кожаных перчатках. — Сюрприз.

— Что вам от меня нужно, Лаврентий Павлович? — сдержанно поинтересовалась я.

Послать его на юг я всегда успею. Он мне теперь не указ. А вот послушать, что скажет… почему бы и не выслушать. «Если позовёт обратно», — злорадно подумала я, — «откажусь!»

— Лаврентий Петрович, — поправил он меня.

— Какая разница! — вздёрнула я подбородок.

— Может, и никакой, — вздохнул он. — Всё равно это не моё настоящее имя…

— Новости, — поразилась я. — Вы — подкидыш? Потерянный в детстве младенец? И сейчас вас нашли, вернули в лоно семьи, так сказать?

— Вроде того, — кивнул, но рассказывать подробности не стал. — Красиво, не так ли?

Я посмотрела на занесённую вчерашним снегом Фонтанку, на старые дома на том берегу. Да, красиво. С неба, затянутого прозрачной дымкой, начал медленно сыпаться редкий, лёгкий снежок. Такими слабыми, взблескивающими на свету искорками, поймай на рукав — увидишь крохотную сверкающую бисеринку чистого льда…

— Возьмите, — Берия протянул мне визитку. — Пригодится.

— Я не пойду к вам на работу! — резко отказалась я, испытав острое, жгучее, как перец, удовлетворение.

Сколько он разорялся на тему, что незаменимых нет! Сколько крови мне выпил… с доброе ведро, наверное, не меньше. И вот, пожалуйста, пришёл с посыпанной пеплом лысиной, визитку мне протянул.

— А всё же возьмите, — усмехнулся он так, словно насквозь видел. — Не будет лишней-то. Особенно в вашем положении.

Живот у меня и в самом деле ощутимо подрос. Даже с поправкой на зимнюю одежду, уже было видно, что я в положении. Пятый месяц, как-никак.

Ладно… зачем с ним ссориться, зря обижать… возьму. Только, конечно, даже под дулом пистолета — не дождётся!

— Вы верите в чудо, Римма Анатольевна? — вдруг спросил у меня мой бывший начальник. — В волшебство?

Он положил руки на парапет, смотрел на реку и одновременно за реку странным расфокусированным взглядом. Не могу объяснить! Но кто видел человека, который так смотрит, тот поймёт, о чём я. Другие слова тут подобрать сложно.

— Верю, — внезапно призналась я.

Сама не знаю, что меня дёрнуло за язык. Но как не верить в волшебство, если сама стала его жертвой? Как не поверить в чудо после того, как зачала ребёнка от бога?

— Это хорошо, — одобрил Лаврентий Павлович.

Хоть убей, не могла я его в мыслях назвать правильно. Привыкла видеть в нём тирана, ассоциировала с тираном, называла как тирана. Люди — рабы своих привычек; посей привычку — пожнёшь характер. Скажи, к чему ты привык…

— Возьмите, — он протянул мне вдруг… карандаш.

Обыкновенный простой карандаш, деревянный, зелёный сверху, но — с остро очинённым кончиком. И со стирательной резиночкой на конце. Такие в «Буквоеде» пачками продаются, по двадцать один рубль за штуку. Лаврентий наш свет Павлович издевается надо мной, что ли?

— Берите, берите, — усмехнулся он уголком рта. — Это не простой карандаш, а волшебный. Вы ведь верите в волшебство, Римма Анатольевна, сами только что в этом признались. Вот и берите. Пока даю.

Я протянула руку и взяла карандаш. Должно быть, на моём лице всё было написано, потому что бывший начальник засмеялся, легко, по-детски, как ребёнок. Мне так и послышалось далёкое эхо из детства: «Обвели мы дурачка на четыре кулачка, на пятое стуло — да чтоб тебя раздуло!»