Тайны третьей столицы

Вскоре на центральной улице чистенького курортного города показалась странная процессия. Впереди шли двое полицейских зверского вида, дубинками устранявшие малейшие препятствия движению. За ними четверо кряжистых мужиков в гражданском несли носилки, на которых сидел укутанный по горло, блестевший от слез и пота господин. Рядом с ним, свесив ноги и заботливо придерживая что-то под простыней, сидела симпа­тичная девушка и с любопытством и сожалением всматривалась в витрины. Чувствовалось, что она умудряется и собой в отражениях полюбоваться, и то, что на витринах мысленно примерить. Затем шли высокий тощий господин во всем черном и другой, рыхлый и лоснящийся, несущий несколько сумок. Замыкал шествие широкий и длинный по­лицейский автомобиль, из которого доносилась бодренькая музычка. Турки изображали непри­нужденное карнавальное действо.

Рита, засунув руку под простыню, сжимала, но и подстраховывала от убийственных зубьев седьмую чакру несчастного сластолюбца.

Однако и прибытие в полицейский участок, и возвращение Рите всех документов и вещей, и появление представителя русского консульства, не принесли турку свободы. Ему пришлось в тисках страха, в полном смысле слова, терпеть до самого самолета.

Стюардесса, предупрежденная о несколько экстраординарных обстоятельствах, тем не менее, при виде возносимой на носилках по трапу пароч­ки, поинтересовалась:

—                Ваши билеты?

— Мой — вот, — ответила Рита, — а этому билет не нужен. Он так... Провожает, в общем.

Когда радостно рыдавшего и горячо благо­дарившего за что-то турка вынесли, и самолет стал выруливать на взлет, Риту накрыла ледяная волна ужаса:

«Батюшки, это все из-за старухи, царство ей небесное! Это из-за её последних бредней, из-за моего любопытства. Черт меня попутал лезть не в свое дело. И если меня аж в Турцию загнали, то, каково же Брылину в самой гуще событий, в Катеринбурге! Неужели его уже и в живых-то нет?»

ГЛАВА VII. ЗАТИШЬЕ ПЕРЕД БУРЕЙ. Нетелефонный разговор.

Готовясь идти в гости, к Нине, попутчице по поезду Москва - Катеринбург, Быков загрузил себя делами. Первым делом послал Димона, то ли переметнувшегося к нему из группы Россиля, то ли подосланного ею или кем-то другим, на поиски фельдшерицы, которая вместе с доктором Брылиным забирала старушку Денисову. Ведь если ему наврали, подставив лже-Брылина, то вполне могли наврать и о том, что фельдшерица не в курсе испо­веди бабуси. Когда Димон отчалил, Быков позво­нил по телефону и устроил две истерики. Первую — невозмутимому Виктору, а вторую — его шефу, мэру этого города.

Суть его взволнованных, на 99 процентов не­цензурных монологов сводилась к тому, что если они, мать их, не расскажут, собачьи дети, как было на самом деле, иметь их в зад, то он тут же уезжает домой. Он не собирается, блин, играть тут гребанного дурачка, блин, да еще, блин и блин, задаром!

Быков ничем не рисковал, кроме возможного недовольства московского начальства по поводу его возвращения ни с чем. Но, во-первых, еще не родилось начальника, который был доволен всем, что делает подчиненный. А коль так, то и лезть в совершенства не стоит. А во-вторых, принаглев, Василий мог выиграть и гонорар, и шанс все-таки разобраться, какого черта ему морочат голову.

Мэр, который внешне производил впечатление житейски искушенного человека, оказался совер­шенно не готов к такой стилистике. Отчего-то ему мнилось, что ему на других материться можно, а другим на него — нет. Но свое разочарование от суровой действительности в лице распоясавшегося Быкова, он, тем не менее, сумел проглотить.

Уж очень ему не хотелось, чтобы сыщик уе­хал из его города обиженным на хозяев.

Для улаживания недоразумений он предло­жил встретиться завтра. Василий возразил в том же ключе. И тогда мэр пообещал, что сегодня же пришлет к нему своего Виктора с материаль­ной компенсацией нанесенного гостю морального ущерба. Это меняло дело. И Быков почти миролю­биво согласился погодить с отъездом.

Виктор деньги привез. Но сразу не отдал, а вначале стал путано объяснять, что мэр слишком уважаемый человек, чтобы с ним говорили в таком тоне. Василий внимательно выслушал. А потом кратко объяснил, что это Виктору, ЧАМ — мэр. А ему он — жирный лживый вор. И если Аркадий Михайлович чем-то недоволен, то Василий готов выйти с ним во двор мэрии и поговорить, как му­жик с мужиком. Один на один. Моно а моно.

А если вместо себя мэр трусливо прислал для выяснения шестерку, то он и не мужик, и иного обращения не заслуживает. Тут Виктор вдруг вздохнул, и почти участливо сказал:

—Мне жаль тебя, парень. Но помочь я тебе ничем не могу.

—Как это не можешь? — удивился Василий.

—           А деньги? Ты же сказал, что принес деньги!

—Ну, деньги-то вот. Тысяча. Пересчитай.

—Вот, а говоришь — ничем не можешь помочь,

— Быков, пересчитав, стал миролюбив и покладист.

— Что ж, это несколько меняет дело. Я даже готов подождать объяснений. До завтра.

Дождешься, — зловеще пообещал Виктор и ушел.

Уральская Мата Хари