Тайны третьей столицы

Девицы мигом умолкли и повернулись в ее сторону. Увидев, что новая подруга по несчастью открыла глаза, они почти с радостью накинулись на нее с вопросами и советами. Их несложно было понять: жизнь секс-рабынь удивительно однооб­разна, и каждый новый человек был им вместо газет, телевизора и сериалов.

Из какофонии охов, ахов и мата, стало ясно: девочки тут от полугода до двух лет, каждая при­ехала по своей версии, но в основном — нанявшись на работу в баре, или в ресторане в качестве офи­циантки. Но в одном они все сходились: сопротив­ляться воле хозяев притона не только бесполезно, но и очень опасно.

— Изобьют, само собой, — со странной улы­бочкой «утешала» пухленькая зеленоглазая хох­лушка. — Но могут слегка, чтоб только образумить. А могут разойтись, и искалечить на хрен! Одна до тебя была тут такая. Шибко гордая. Ну и стали ее пинать. И по пьянке перестарались. Теперь у нее всего четыре зуба, и рука неправильно срослась.

— Да уж, на врачей они тратиться не любят! — сообщила чернявая глазастая молдаванка.

— Если не будешь возникать, то позволят кое-что из денег себе оставлять, — пообещала сильно накрашенная брюнетка в блондинистом парике.

Изрекаемые банальности подтверждали самые худшие опасения. И Рита решила отойти от своих принципов, и в кои веки внять советам более опыт­ных людей.

—                Только не надо принимать все близко к

сердцу, — доверительно наставляла рассудительная светловолосая девушка, слегка окая. — А то пипикнуться можно. Я вначале и орала, и сопротив­лялась, так мне что-то вкололи. Два дня ничего не соображала, под себя ходила. А когда очухалась, поняла: если хочешь выжить — смирись.

Рита, слушая нехитрые наставления, вспом­нила «Маугли», эту книжку со своими коммен­тариями в детстве ей читала мама. Там удав Каа говорил, что трудно менять кожу.

А тут, похоже, ей предлагали сменить хребет.

Дверь с лязгом приоткрылась, и в щель про­тиснулось нечто рыхлообразное, похожее на облез­лого пингвина. Неестественно высоким голосом, но на чистом русском это «оно» потребовало:

—       Новенькая, к начальству!

Рита с трудом поднялась, и, пошатываясь, двинулась за семенящим пингвином по узкому темному коридору. Они поднялись по лестнице и вошли в просторную комнату без мебели. Посе­редине лежал огромный пушистый ковер, на нем стоял крохотный столик, а вокруг валялась куча подушек. На них развалился черный, как тень, че­ловек. После полумрака глаза Риты с трудом при­выкали к яркому солнечному свету, льющемуся из просторного окна. Но в комнате было прохладно. Развалившийся оказался смуглым, очень худым человеком с глубокими носогубными складками. Он резво поднялся с подушек, быстро обошел Риту и встал перед ней:

«Настоящий Кощей» — подумала Рита.

— Будыш карошо работать — будыш жить карошо, плохо будыш работать... — у облаченного во все черное Кащея глаза помутнели, а рот рас­тянулся в зверской усмешке. — Отшень худа тебе будет, да?

— Да, да, хорошо, — согласно закивала Рита, в порядке исключения следуя совету мамы. — Моя твоя понимай: я буду стараться!

Мама советовала: если ты не хочешь делать то, что хочет от тебя музик, постарайся его не злить, и держи свое мнение при себе.

Взгляд Кощея неожиданно подобрел, хотя речь осталась нарочито ломанной:

— Одываться нада — чиста, пахнуть — вкусна, клиенте дать удовольствие — беспрекословий. Всё, что ни пожелают. Ясна?

— Ясно, — опять согласилась Рита. Кощей задумался:

— Можна тебя для науки побить?

—Зачем же? — удивилась она. — Товарный вид испортится же! Кому я побитая-то нужна буду?

—Ну-у... Есть и такие, спэшл, клиентс. Но ты мне понравился. Ты — умный. Иди работать.

Решив, что на этом аудиенция закончена, Рита предпочла быстренько убраться.

Пингвин сначала отвел ее в душевую, велел раздеться и всю обмерил засаленным сантиметром. Ополоснувшись под жиденькой коричневатой струйкой, она очутилась на вонючей кухне-столо­вой. Есть пришлось под маслеными взглядами и похотливыми цоканьями двух жирных то ли пова­ров, то ли сторожей. Один из них, отводя ее назад, в камеру с двухъярусными койками, всю дорогу щипал ее бедра. Она жеманно взвизгивала и била его по рукам,

— Что сказал Фашист? — за неимением иных развлечений товарки сразу же окружили с рас­спросами. — Чего-то обещал?

— Фашист? Вы так его зовете? А я думала: Кощей.

Проститутки засмеялись, а смуглолицая с азиатскими чертами, доселе не вымолвившая ни слова, мелодично проворковала:

— Наставлял, небось, что надо: раз — лежать, и два - молчать?

— И не рыпаться, — поддакнула хохлушка. Рита на все кивала и робко улыбалась, иногда проверяя рукой, на месте ли металлический зажим в волосах. Это была единственная вещь, которая ос­талась у нее от далекой Родины, из Катеринбурга. И, самое обидное, ей некого было винить, кроме  себя.