Тайны великих женщин

А свою последнюю встречу с отцом она описывала так: «Мой отец был все это время мрачен и недоступен. Необходимо было, однако же, ему сказать, что я его покидаю и назначаю его опекуном своего бедного ребенка, которого мне не позволяли взять с собой. Я показала ему письмо его величества; тогда мой бедный отец, не владея более собой, поднял кулаки над моей головой и вскричал; «Я тебя прокляну, если ты через год не вернешься». С отцом мы расстелись молча; он меня благословил и отвернулся, не будучи в силах выговорить ни слова. Я смотрела на него и говорила себе: «Все кончено, больше я его не увижу, я умерла для семьи».

В Москве она останавливается у княгини Зинаиды Волконской, жены брата мужа, хозяйки легендарного литературно-музыкального салона. Зинаида дает в честь Марии прощальный вечер, где присутствуют А. С. Пушкин, Д. В. Веневитинов и другие известные люди.

Пушкин хотел передать через Марию декабристам свое «Послание к узникам», но она уехала в ту же ночь, и стихотворение было передано позже, с Александрой Муравьевой.

Слушая на приеме музыку, Мария Николаевна, по собственным воспоминаниям, очень грустила, понимая, что больше никогда не услышит подобной музыки. Зинаида Волконская втайне сделала ей роскошный подарок, привязав позади ее саней клавикорд (род пианино).

До Иркутска Мария добралась за 20 суток, что было по тем временам безусловным рекордом даже для привыкшего переносить все тяготы русской дороги сильного мужчины, а не то что избалованной дворянской дочки 20 лет.

Иркутский губернатор Цейдлер уговаривал Марию вернуться, описывая ужасы каторжной жизни и ограничения прав добровольных изгнанниц. Но она подписала ограничивающие ее бумаги не читая и уже через несколько дней была в Благодатском руднике, где находились 8 декабристов, в том числе и Волконский.

Видеться с мужем ей позволили два раза в неделю. Свидание она описывала так: «В первую минуту я ничего не разглядела, так там было темно; открыли маленькую дверь налево, и я поднялась в отделение мужа. Сергей бросился ко мне: бряцание его цепей поразило меня, я не знала, что он был в кандалах. Суровость этого заточения дала мне понятие о степени его страданий. Вид его кандалов так воспламенил и растрогал меня, что я бросилась перед ним на колени и поцеловала его кандалы, а потом — его самого».

Вместе с Екатериной Трубецкой Волконская поселилась в крестьянской избе, которая «была до того тесна, что, когда я ложилась на полу на своем матраце, голова касалась стены, а ноги упирались в дверь. Печь дымила, и ее нельзя было топить, когда на дворе бывало ветрено; окна были без стекол, их заменяла слюда». Привезенных с собою горничных дворянки вскоре были вынуждены отправить назад в Россию и учиться самостоятельно вести хозяйство и готовить обеды для мужей и их товарищей. Деньги жен декабристов находились в руках администрации, и обо всех расходах необходимо было писать тщательный отчет начальнику рудников.

В Нерчинске Волконская подписала вторую подписку, отдававшую ее в распоряжение коменданта Нерчинских заводов, который не только определял ее встречи с мужем, но и прочитывал всю ее переписку, имел реестр ее имущества и денег, которые выдавал по мере надобности. Сначала это было 10 000 рублей ассигнациями в год, но потом эту сумму снизили до 2000. «Мы ограничили свою пищу: суп и каша — вот наш обыденный стол; ужин отменили. Каташа (Трубецкая], привыкшая к изысканной кухне отца, ела кусок черного хлеба и запивала его квасом. За таким ужином застал ее один из сторожей тюрьмы и передал об этом мужу… Как только они узнали о нашем стесненном положении, они отказались от нашего обеда».