Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…»)

«Когда популярность Турбиной достигла пика, – пишет Надежда Арабкина, – заговорили о новом маленьком поэте. С газетной полосы радостно смотрела 10-летняя девочка. Юное дарование Вика Ветрова[174]. “Ты не вундеркинд, ты поэт в детстве, а если кто назовет тебя вундеркиндом, скажи, что он дурак, и сошлись на меня”, – поторопился остеречь ее Андрей Вознесенский. Боялись. И все же… Вознесенский высоко оценил ее стихи, и девочке дали стипендию Фонда культуры – в два раза больше, чем Нике Турбиной. Сергей Михалков рекомендовал Ветрову в Союз писателей. Книжки Ветровой и Турбиной готовили к печати одновременно».

Чудо-девочка Вика Ветрова, как и Ника Турбина, писала талантливые, нервные, не по годам взрослые стихи. Да и как могли не поразить такие строки: «Возьми мою живую плоть, / Пока она еще живая, / Пока земную цену рая / Еще не заломил Господь…». Ветрова начала сочинять с пяти лет, с восьми печататься, в тринадцать вышла ее первая книжка стихов.

«Ника, безусловно, была человеком необычайно одаренным и фонтанирующим, – написала мне Ветрова. – Человек-эмоция. Наверное, поэтому у нее возникали сложности во взаимодействии с внешним миром, а впоследствии и проблемы из-за невозможности примириться с действительностью. Я мало знаю о ее жизни. Мы встречались всего лишь один раз в 1991 году на презентации наших с ней книжек тогда еще в Советском детском Фонде. Помню, что она была фантастически красива, насколько может быть красива юная женщина, в пиджаке-френче с одним эполетом. Мне было 11 лет, а ей около 16-ти. Мы немного пообщались, очень по-доброму и очень тепло. Она обо мне знала, но с моими стихами знакома не была, поэтому после моего выступления с удивлением сказала кому-то из своих спутников: “А у нее, оказывается, хорошие стихи!”» Потом им обеим подарили по плюшевому медведю, и дальше их дороги разошлись.

А вот какой увидел Нику в то время Влад Васюхин. «Кажется, живьем я видел ее всего один раз. На этот раз запомнил хорошо. Я работал тогда в детской редакции Всесоюзного радио, потому и оказался в Доме кино, где устроили пресс-конференцию по поводу некой, связанной с поддержкой юных талантов акции. Ника сидела неподалеку. Если б ее не представили, не узнал бы. От большеглазой чудо-девочки с прической “а-ля Мирей Матье” мало что осталось. Нет, она была красива, и даже весьма, но какой-то потрепанной, неухоженной красотой. Осунувшаяся, черные круги под глазами, надменный взгляд. В грязно-джинсовом костюме, с вульгарными блестками по вороту. И, как мне показалось, в тот день она мучилась похмельем…

Насколько позволяли приличия, я глазел на нее во время обмена ненужных вопросов на пустопорожние ответы. Кажется, Нику (“Аплодисменты, друзья! ”) тоже заставили что-то рассказывать. И она говорила – путаные, необязательные слова. И было видно, что больше всего на свете ей хочется удрать на крылечко, затянуться сигареткой, глотнуть пивка. Что, кажется, она сделала, улучив момент. И я не стал подходить к ней, совать под нос микрофон, просить “почитать стихи для наших радиослушателей”. Даже знакомиться не стал. Хоть очень хотел. Ведь это была уже другая Ника».

Глава 4 «В комнате белой Швейцарии…»

Была еще одна, если не главная, причина, из-за которой Ника бросила ВГИК, – ее швейцарская эпопея. О ней до сих пор было известно и много (неосознанные вымыслы журналистов), и мало (сознательные вымыслы Ники), то есть почти ничего. Огромная благодарность Геннадию Романовичу Болгарину[175], непосредственному участнику описываемых событий, беседа с которым легла в основу данного раздела.

Вначале о том, что предшествовало появлению швейцарской темы в биографии Ники Турбиной. Об этом взахлеб писала лозаннская газета «24 часа». В ней сообщалось, что Джованни Мастропаоло (Giovanni Mastropaolo), основатель института, в котором лечат больных с психическими расстройствами при помощи музыки и поэзии, увидел невероятный эффект от прочитанного одной из его пациенток стихотворения Ники Турбиной «Я как сломанная кукла…» – обреченная на бесконечные психические страдания девушка обрела душевное равновесие[176]. После этого Мастропаоло стремился связаться с Никой Турбиной, чтобы пригласить ее в Лозанну, для чего его коллега Владимир Гальперин (Vladimir Hаlperin) отправился в СССР[177].

В обоих случаях речь шла о стихах из книги Ники Турбиной «Черновик» на итальянском языке, которая вышла в 1985 году и принесла ее автору всемирную славу. Не исключено, что интерес Мастропаоло к Нике подогрел Гагик Назлоян[178],, который в 1989 году посетил упомянутый выше институт.

Перед тем как предоставить слово Геннадию Болгарину, сообщу, что он в то время был одним из основателей и лидеров Всесоюзного общественного объединения «За социальную экологию человека через массовое творчество». По сути это была ассоциация, помогавшая творческим людям реализовывать их идеи и проекты.