Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…»)

Спектакль «Севильский цирюльник» Дж. Россини, отлично принятый зрителями Куйбышева, Волгограда и Сочи, покоряет своей новизной, свежестью, четким режиссерским замыслом и смелостью, талантливым прочтением гениальной партитуры великого итальянского композитора, ее яркой сценической интерпретацией…

Задор молодости режиссера в сочетании с подлинным профессионализмом, поиск нового творческого решения, базирующегося на основе анализа музыкальной драматургии известной и обросшей каноническими постановочными и исполнительскими штампами оперы, желание по-новому раскрыть замысел композитора и своеобразно прочитать гениальное творение 24-летнего Дж. Россини, позволили Г. Торбину в поставленном им спектакле показать незаурядное режиссерско-постановочное дарование, творческо-организационные способности, умение работать с дирижером и художником…

Несомненной победой Г. Торбина явилась его страстная убежденность в правильности выбранного им пути в построении спектакля и соединении образного решения персонажей и индивидуальной характеристики каждого героя. Все свои задачи он убедительно сумел донести до сознания исполнителей, вселить в них свою режиссерскую веру, творчески «заразить» их своим видением каждого образа.

Интересно, что в редакции Торбина «Севильский цирюльник» восемь лет оставался в афише театра. Сам же режиссер-постановщик на три года связал с ним свою судьбу, успешно поставив на его сцене еще четыре спектакля – мюзикл «Бременские музыканты» Геннадия Гладкова (1976), оперу «Порги и Бесс» Джорджа Гершвина (1977), оперу «Белоснежка и семь гномов» Эдуарда Колмановского (1978) и оперу «Царская невеста» Николая Римского-Корсакова (1979). Подтверждают это хранящиеся в архиве автора документы и программки спектаклей. Кроме того, в «Бременских музыкантах» Торбин также пел партию Короля, а в спектакле «Порги и Бесс» был ассистентом режиссера О. Ивановой.

В 1981 году в Москве с успехом прошли гастроли Куйбышевского театра оперы и балета, что подтверждают многочисленные отзывы в центральной прессе[87], в которых упоминают Георгия Торбина. А теперь обратимся к воспоминаниям его коллег.

Валерия Павловна Навротская, хормейстер: «Я появилась в театре в 1972 году, когда он был на реконструкции и, не имея здания, кочевал по городу. В 1974 году приехал главный дирижер Лев Оссовский, в 1975-м – Георгий Торбин. Запомнилось, как он ставил “Севильского цирюльника”. У режиссера был незамыленный, свежий и интересный подход. По тем временам он был очень необычным. Как правило, оперные постановки прорабатываются достаточно мало, только “крупными мазками”. Торбин же пошел не через режиссерские решения (кто выходит, куда движется и т. п.), а работал практически как балетмейстер. Сама опера – комическая и лирическая одновременно, он сделал упор на музыкальную часть. Зритель тогда даже не был готов к этому.

Торбин был очень дотошным, тщательно продумывал каждую деталь, не пропуская никаких акцентов; добивался проработки партий от актеров, заставляя перепробовать тысячи вариантов».

Юрий Владимирович Проскуряков, инспектор режиссерского управления: «С Георгием мы общались со дня его приезда в Куйбышев, то есть с 1975 года, и вместе жили в общежитии. В прошлом он начинал как вокалист, обладал неплохим голосом (бас), но попал к педагогу, который работал неправильно. Это привело к проблемам с голосом, из-за которых ему пришлось перейти к музыкальной режиссуре и уехать из Ялты.

Торбин был очень талантливым режиссером: способным, думающим, применял нестандартные подходы. Например, из сложной “Белоснежки и семь гномов” Колмановского он сделал одноактную оперу. Кроме того, поскольку он сам был актером, то замечательно показывал и рассказывал актерам, какой игры ждал от них.

У нас в театре была традиция капустников, которые проходили на старый Новый год. Поскольку мы жили вместе, то писали ночами сценарии этих капустников. Например, была прекрасно переделенная сцена из фильма “Чапаев”, в которой Петька спрашивает: “Василий Иванович, а ты армией командовать можешь?” – “Могу”. – “А фронтом?” – “Могу, Петька, могу”. – и т. д. У нас это выглядело так: вместо Чапаева был сам Георгий, которого спрашивали: “А Большим театром можешь руководить?” Он отвечал: “Могу”. – “А Мариинкой?” – “Могу”. – “А Куйбышевским театром оперы и балета?” – “Спи ты, наконец, чертова болячка!”»