Багоцкий меня возненавидел, решил сгноить и начал подслушивать мои телефонные разговоры. Вскоре возникла ситуация, которая подрывала мой авторитет, и мне собирались вынести партийное взыскание. А это для меня, человека искренне верившего в партию, было смерти подобно. В конце концов мне пришлось уволиться. К тому времени я заочно закончила факультет научной информации Московского института культуры, в котором, по иронии судьбы, спустя 27 лет училась Никуша.
Я устроилась на работу в библиотеку Дома Спендиарова, в которой проработала с 1971-го по 1975 год. Спустя некоторое время перешла на работу в гостиницу “Ялта”, которая тогда гремела на всю страну. В ней останавливались на отдых только богатые люди. Попасть в нее было невероятно сложно и престижно. Сначала я работала переводчиком, а потом, с 1978 года, заведующей бюро обслуживания, где пригодился мой английский, так как среди клиентов гостиницы было немало иностранцев. Но главное – мое знакомство с Юлианом Семеновым, положившее начало вхождению Ники в большую поэзию».
Трудно себе представить, сколько сигарет, как правило дешевых и крепких, выкуривала ежедневно Карпова. Ни до, ни после я не встречал женщин, которые бы столько курили. Каждый раз, когда я сообщал ей о своем приезде и спрашивал, что привезти, она в первую очередь просила сигареты. Карпова, сколько я ее знал, материлась. В упомянутом ранее интервью Михаилу Назаренко Ника сказала: «Моя бабушка (а она интеллектуал законченный, “осколок интеллигенции”)… может ругаться матом, как извозчик, но слово “мужик” или “баба” ни за что не скажет. Ей тогда лучше не жить…»
Поскольку в этой книге я использовал воспоминания Карповой то, в них изложена вся ее дальнейшая жизнь. В каждой главе, прямо или косвенно, она присутствует.
Карпова была женщиной удивительной во многих отношениях, необыкновенно интересной как собеседница и в той же степени мужественной, ибо пережить дочь и внучку – выше человеческих сил. После ухода Майи я минимум дважды в неделю созванивался с ней, нередко наведывался в Ялту, поддерживал ее морально и материально. Наиболее интересное из рассказов Карповой я записывал и частично использовал при работе над книгой, хотя достоверность этого материала всегда проверял, ибо моя собеседница зачастую противоречила сама себе и подменяла правду фантазией, выдавая желаемое за действительное.
Ниже привожу отрывки из наших встреч и бесед в последние годы жизни Карповой. Здесь их лишь малая часть, ибо все они составили бы солидный том. Наши встречи проходили в Ялте на Красноармейской улице.
«Ника была необыкновенно добра, могла все с себя снять и тут же отдать подружке. Но она была и жестокая – могла толкнуть и ударить, когда выпьет”. – “А вы ее хоть раз видели выпившей?” – “Видела, ей немного нужно было – примерно такую рюмочку”, – Карпова показала на средних размеров рюмку, стоявшую на столе. «А когда Ника, будучи взрослой, приезжала в Ялту, она дома тоже пила?» – «Дома – никогда. Обычно приходила домой уже пьяная и тихо ложилась спать. Проспится – и все, как не бывало. Однажды пришлось отвезти Никушку в Симферополь в дурдом, где ее осмотрел врач. Я его просила положить ее хоть на неделю, поколоть, подавать какие-то лекарства. Когда я приехала за ней через десять дней, доктор мне сказал: “Не Нику нужно класть в дурдом, а тех, кто ее сюда послали. Ей не место не только в этом дурдоме, но и на этой планете. Ника – это явление”. Он первый так сказал – не талант, не гений, а явление». – «Она, наверное, была обидчивой». – «Очень обидчивой, особенно когда на нее и ее стихи перестали обращать внимание. Ее постоянно объ…бывали, лучше не скажешь, слово “обманывали” здесь не подходит». В разговор вмешалась Марина: «Вы считаете Нику гениальной?» – «Да, она гениальна», – сразу и уверенно ответила Карпова.