Тайны знака минус

И как раз, когда мимо этого кемпинга проезжал Андрей, случилось невероятное: в его машину на всем ходу ударила молния. В феврале! Молния! И прямиком в машину! «Форд» вспыхнул весь и разом. Языки пламени выбивались из-под капота, просачивались через решетку радиатора, горели колеса, полыхал салон. Андрей ударил по тормозам и попытался открыть дверь, чтобы выпрыгнуть из горящей машины. Рукоятка замка предательски болталась, никак не воздействуя на замок. Дверь не открывалась! Андрея обожгло огнем. Он дернулся, было, за папками, лежащими на заднем сидении, но там все горело еще сильнее. Он снова попытался открыть дверь. И снова не получилось. Жар становился нестерпимым, на нем загорелась одежда. Последнее, что он увидел — это бегущих к нему от кемпинга людей.

9

Пришел в себя Андрей уже в больнице. Он лежал на кровати весь в бинтах. Рядом стояли, жужжа и пиликая, какие-то приборы. Подле кровати на стуле сидела Ольга, тихо плакала и гладила его левую руку.

— Не плачь, — сказал он. Вернее, хотел сказать. Получился какой-то невнятный хрип. Дышать было трудно. Он кашлянул, в горле стало чуть легче, — Олюшка, не плачь. Все нормально.

— Андрюша, Андрюшенька! — воскликнула она, — слава Богу, ты очнулся. Как ты себя чувствуешь? Сильно болит?

— Терпимо. Успокойся, все хорошо.

Подошла медсестра.

— Больной, вам нельзя разговаривать!

Андрей поднял на нее глаза:

— Сильно меня?

— Ничего, до свадьбы заживет. Правая рука немного обгорела, остальное — легкие ожоги. Ну, и дыма горячего, конечно, надышались. Если дыхательные пути и рука будут хорошо заживать, через пару недель отпустим на амбулаторное лечение.

Тут только Андрей пришел в себя окончательно и спросил удивленно, обращаясь к Оле:

— А ты как тут? Как ты узнала?

— Твой сотовый сильно в огне пострадал. Те люди, которые тебя спасли, смогли разглядеть в нем только последний вызов. И это оказался мой номер. Вот и позвонили.

— А с машиной что?

— Сгорела дотла. Салон выгорел полностью. Ты ведь про папки с бумагами хотел спросить?

— Да. Где они?

— Их больше нет, Андрюша. Все сгорело. Но ты поправишься и все восстановишь, так ведь? Ты же помнишь все, да?

— А стоит?

— Знаешь, ты полежи, отдохни, поправься. А потом и решишь, что делать. Главное, ты жив! Теперь надо выздороветь. А остальное — потом.

Она наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Нет. Главное — что ты рядом! — с непреклонной уверенностью сказал Андрей и улыбнулся, — а мои расчеты, исследования, открытия… Знаешь, что я подумал? Вот мы все лезем куда-то, что-то изучаем, познаем. Природой пытаемся управлять, ну, или вмешиваемся в промысел ее. Зачем? Ведь счастье человеческое — вот оно, рядом! Это любимый человек, родители, дети. Вот ради чего стоит жить!

Говорят, будто нет пределов человеческой глупости. Есть! И этот предел — гибель цивилизации, человечества. Природа возродится, и человек, быть может, тоже. Но это будет уже совсем другой человек. А от нас, нынешних, не останется и следа. Если любопытной Варваре на базаре нос оторвали, так вот нос этот — и есть Человечество. А Варвара — Природа, или Земля, если угодно. А нос новый отрастет. Возможно…

Оля грустно улыбнулась:

— Нет, тебе определенно надо отдохнуть! Давай-ка, мы потом поговорим, хорошо? Да и мне пора бежать. Все, милый, поправляйся скорее. А я вечером снова забегу.

Она еще раз поцеловала Андрея и ушла.

Прошло около года. За это время Андрей с Ольгой поженились, он удочерил Дашку и очень, кстати, за последнее время к ней привязался. Квартиры они обменяли на одну, гораздо большую по площади. Оля нашла неплохую работу по новому месту жительства. Андрей работал все там же. Пару раз он пытался, было, восстановить свои расчеты, но каждый раз получал от неизвестных ему сил легкий подзатыльник: то поскользнулся и неудачно упал, даже ушел на больничный, аж на две недели, то куда-то исчезли все его документы, и ему пришлось почти месяц обивать пороги бюрократов, восстанавливая их. После всего того, что с ним произошло год назад, он научился понимать намеки и предостережения с полуслова. Да и рисковать Ольгой, Дашкой и Ленькой он категорически не хотел.

А если о чем-то таком вдруг заходил разговор, всегда повторял одну мысль, которая пришла ему в голову еще там, в ожоговом отделении больницы: «Загляни хоть краем глаза в Ад, и ты научишься любить жизнь. А заглянешь в Рай — полюбишь смерть!».