Тайные безумцы Российской империи XVIII века

Характер высказываний Головина, содержащих элементы прямой речи, заставляет усомниться в том, что они были полностью выдуманы Дмитрием Мещерским, хотя, конечно, что-то он мог исказить и воспроизвести неточно. Вероятно, картина была бы более ясной, если бы у нас было больше сведений о самом доносчике, но, к сожалению, по родословной росписи Мещерских в «Родословном сборнике русских дворянских фамилий» В. В. Руммеля и В. В. Голубцова идентифицировать его не удается, что, впрочем, неудивительно: лица, подобные Дмитрию Мещерскому, зачастую как бы исчезали из семейных хроник, будто никогда их и не существовало. Судя по тому, что он был обладателем лишь унтер-офицерского чина и при этом с трудом умел писать, скорее всего, он принадлежал к какой-то захудалой ветви этого многочисленного княжеского рода. Так или иначе, произнес ли Головин все то, что приписывал ему Мещерский, или последний что-то добавил от себя, его показания отражают определенные настроения в русской дворянской среде аннинского времени.

Екатерина I и Елизавета Петровна фигурируют и в деле уже неоднократно упоминавшегося трубного мастера Мейбома. В 1767 году пятидесятидвухлетний подследственный, арестованный по доносу некоего канцеляриста, поведал в Тайной экспедиции историю своего происхождения:

Когда Россия со Швециею имела войну, в то время вотчим ево, Карл Мейбом, женился на ево матери. И как только что по окончании стола хотели они иттить на броц камеру, то в самое сие время российской фельтмаршал Шереметев з драгунами приехал в то место, почему вотчим ево, будучи тогда в швецкой службе драгуном, принужден был оставить свою невесту и явиться к своей должности. Между тем Шереметев ее полонил и отвес в Москву, но Меншиков у него выпросил ее себе, у котораго она была кухаркою. Как же по некотором времяни первой император приехал к Меншикову в гости и тут увидел ево мать, то он ее у Меншикова отнял и на ней женился, а прежнюю свою жену послал в монастырь. После того прижил с нею ево, Фридриха, и другова брата ево, Юрьина, Ягана Мейбома… А третей, де, ево брат, которой теперь при дворе, ему не родной, но приемыш, он, де, родился так, как и покойная государыня Елисавет Петровна, от принца фон Голштейн Бека, а не от перваго императора <…>. Когда первой император ходил в поход в турецкую область, и тамо российская армия доведена была до худова состояния, то, де, в то время мир с турком возстановила чрез подарки мать ево Анна Викорст[303].

Таким образом, в своем рассказе Мейбом воспроизвел известную историкам преимущественно по свидетельствам иностранцев историю Марты Скавронской, широко распространенную легенду о роли Екатерины в заключении мира с турками во время Прутского похода и уж совсем неправдоподобную версию происхождения Елизаветы Петровны. Вряд ли «зачитавшийся», как утверждал осмотревший его лекарь, «в книгах» Мейбом мог где-либо обо всем этом прочитать (записки Ф. Вильбоа с рассказом о том, как Марта стала российской императрицей, были впервые опубликованы лишь в середине XIX века), и, значит, судьба и происхождение второй жены Петра I были широко известны и рассказы об этом, что называется, передавались из уст в уста, ведь Мейбом родился примерно в 1715 году, много позже описываемых им событий. Что же касается упомянутого им принца Гольштейн-Бека, то трубный мастер, скорее всего, имел в виду состоявшего на русской службе и произведенного Петром III в генерал-фельдмаршалы герцога Петра Августа Фридриха (того самого, который был женат на дочери Н. Ф. Головина), но тот родился в 1696 году и отцом Елизаветы Петровны никак быть не мог.

Другая секретная страница истории царской семьи всплывает в фантазиях подвергнутого суровому наказанию ставочника Конюшенной конторы Василия Смагина:

Пришло ему в память, как он с ребячества жил в доме помянутого конюха Смагина и, набрав малолетных к себе рабят, играючи на улице, делал из щепок городы, и оной, де, конюх Смагин и жена ево, увидя то, говорили между собою: вот, де, царица Евдокея Феодоровна в Суздале родила и подкинули, де, в наше село Шкашово к служнику и потому, смотря на него, смеялись. И потому, вспомня оное, думает он ныне, что о нем то говорили… признавает он себя ныне за подлинного царевича Александра. К тому же объявляет он, что дед ево, Фадей Игнатьев сын Коломнин, был при комнате царицы Евдокеи Феодоровны служителем, и как она, царица Евдокея Феодоровна, была в Суздальском Покровском девичьем монастыре монахинею, и тогда он, ево дед, был при ней же и жил в Суздале своим двором.