Тайные безумцы Российской империи XVIII века

В своих показаниях Иван Набоков называет себя сыном покойного секретаря московской конторы Тайной экспедиции Ивана Федоровича Набокова[317] и упоминает родного брата, бригадира Андрея Набокова, а его двоюродный брат (тоже Андрей), у которого он жил в Москве и который был привлечен к следствию в качестве свидетеля, в своих показаниях называет еще одного родного брата Ивана — ямского управителя Федора. Между тем генеалогам известны только два сына И. Ф. Набокова — Андрей и Александр (предок писателя Владимира Набокова) и дочь Анастасия[318]. При этом подтверждений того, что Андрей Иванович имел чин бригадира, не обнаруживается: в списке генеральских чинов российской императорской армии и флота его имени нет[319]. Зато упоминаемый в деле еще один родственник Ивана, его зять бригадир Петр Евреинов — это реальное лицо, муж его сестры Анастасии.

По свидетельству родственников, Иван Набоков, последним местом службы которого была Коллегия экономии, откуда он был уволен из‑за болезни, уже давно страдал от меланхолии и скитался по родственникам. Одно время он жил у родного брата Андрея, но подвергался там издевательствам и избиениям, о чем мы узнаем из его показаний, данных в Тайной экспедиции. Когда к брату приезжали гости — Сергей Федорович Неронов (первый владелец дома на Арбате в Москве, где впоследствии жил после женитьбы А. С. Пушкин)[320], Алексей Богданович Тырков (родственник жены Александра Набокова, урожденной Тырковой), Савостьян Григорьевич Бровцын и гвардии прапорщик князь Голицын — Андрей Набоков распоряжался: «Позовите ко мне дурака». В один из таких визитов:

После обеда все гости и брат стали над ним смеяться, понеже он человек бедной <…> И так сперва уговаривали, чтоб он шол в масоны, обещая зделать ему всякое благополучие. Но как он от того отрекся и сказал, что он истинной христианин и ничего больше не желает, то стали с ним делать непристойныя шутки. Брат его говорил: «Как примем тебя в масоны, так сперва уделаем, а потом запрем в погребе». После стали с него тащить штаны. Почему он, видя, что так с ним поступают, говорил: «Ето, де, дурно, вы знаете, что по закону, за что велено молотом разбивать», а потом стал ругать всех масонов. Брат его, рассердясь, говорил: «Как ты смеешь, каналия, бранить масонов, между ими есть и большия люди».

«Одним словом, — резюмировал Набоков, — со мною поступали, как с дураком. Бог с ним, то есть с братом. У него, де, есть свои дети, может быть, им ето отплатится».

Трое названных Иваном Набоковым приятелей его брата были чиновниками московских учреждений, и именно Москва в начале 1780‑х годов стала центром русского масонства, но до начала правительственных гонений на масонов было еще далеко. В своем приговоре по этому делу князь Вяземский констатировал, что поскольку очных ставок не проводилось, обвиняемый ни в чем не сознался, доносчик, портной Крон, донес не сразу, то «все сие навлекло в следствии оного дела такое затруднение, что по оному Набокова в том преступлении ни оправдать, ниже виновным почесть неможно <…> но, поелику существо показанных слов несбыточно, которыя достойны больше сущему презрению», следствие следует прекратить и, чтобы еще больше все не запутать, отправить Ивана в Спасо-Евфимиев монастырь[321]. Иначе говоря, по мнению следствия, даже если Набоков действительно говорил что-то о связи императрицы с А. Г. Орловым, это было «несбыточно», а потому не так уж и важно, и тратить время на установление истины не имело смысла.

Генерал-прокурор Правительствующего сената князь Александр Алексеевич Вяземский, в руках которого преимущественно оказывались судьбы попадавших в Тайную экспедицию безумцев екатерининского времени, вошел в историю как старательный и исполнительный чиновник, пользовавшийся безграничным доверием императрицы, но при этом человек недалекий. Желчный критик своего времени князь М. М. Щербатов писал о нем в своем памфлете «О повреждении нравов в России»:

Также князь А. А. Вяземской, генерал-прокурор, человек неблистательного ума, но глубокого рассуждения, бывши генерал-прокурором и имевши в руках своих доходы государственные, искуснейший способ для льщения употребил. Притворился быть глупым, представлял ей (Екатерине II. — А. К.) совершенное благоустройство государства под властию ее и, говоря, что он, быв глуп, все едиными ее наставлениями и, быв побужден духом ее, делает, и по сили премудрость ее не токмо равнял, но и превозвышал над божией, а сим самым учинился властитель над нею.