Тайные ходы Венисаны

– Нет, девочка, – терпеливо говорит майстер Гобрих. – Так зовут твою святую, верно? Мы здесь не очень-то верим в святых, у них слишком много правил, а мы не любители правил – если, конечно, не мы их устанавливаем. Каждый человек должен называться собственным именем и гордиться тем, кто он есть. Мы здесь гордимся тем, кто мы есть, – и если ты будешь очень хорошо себя вести, ты, может быть, даже узнаешь мое имя, хотя я в этом очень сомневаюсь. А у тебя, девочка, есть, мне кажется, кое-какие поводы гордиться собой. Давай попробуем еще раз: как тебя зовут, девочка?

Агата чувствует, что у нее в животе медленно разрастается большой холодный шар, словно кто-то катает там снежок, и этот снежок все растет, и растет, и растет. Она отлично знает, о чем говорит этот человек, вот только имя, коротенькое имя, о котором он спрашивает, – нет, это никому не называют, это для самых родных, самых любимых, тех, кому ты готов доверить свою жизнь и смерть, это имя папа шепчет Агате иногда, целуя ее на ночь, это имя из всех Агатиных друзей знает только Торсон – Агата помнит, как они с Торсоном назвали друг другу собственные имена, сидя в замке в тот ледяной день, когда бабушка Торсона заболела, и потом долго молча глядели в ледяную воду… Но тогда – тогда все было иначе, тогда Торсон был рядом, а в колледжии у Агаты была команда, которой Агата доверяла, как самой себе (и даже гладенькому Берту немножко доверяла!), и мама с папой… А сейчас Агате страшно, очень страшно – и она одна, совсем одна. Если назвать этому человеку свое собственное имя, он наверняка поверит, что Агата готова быть хорошей послушной девочкой, и будет легче выяснить, что это за место и как поскорее отсюда выбраться, – но в эту секунду сонный полный мальчик, принесенный сюда мамми и паппи, привстает на диване, трет кулаками глаза, смотрит на Агату в недоумении – и Агате вдруг мерещится, что это Торсон, Торсон недоуменно смотрит на нее, Торсон не понимает, как она вообще…

– Агата, – твердо говорит Агата. – Меня зовут Агата.

Майстер Гобрих смеется, и смех этот очень не нравится Агате.

– Так-так-так, маленькая грязнуля. Характер у тебя есть. Что же мы будем с тобой делать? Для балерины ты слишком неуклюжа, петь тебя не заставишь, о том, чтобы пустить такую грязнулю на кухню, мне и подумать страшно… Шить… Ты умеешь шить?

– Я не собираюсь шить, – раздраженно говорит Агата. – Послушайте, мне надо…

– Молча-а-а-ать! – внезапно страшным голосом кричит майстер Гобрих, и лицо его под маской делается совершенно багровым.

Что-то мелькает у него в руке, и Агата понимает, что золотая рукоятка, которая до сих пор была пристегнута к роскошному поясу майстера, – это рукоятка хлыста. Хлыст с грохотом ударяет в хрупкие половицы прямо у ног Агаты. С визгом Агата отскакивает, а полный мальчик на софе начинает рыдать взахлеб. В ту же секунду майстер Гобрих опять улыбается и щурится на Агату.

– Я как раз говорил, что вряд ли ты умеешь шить, верно? – произносит он совершенно спокойно. – А вот характер у тебя есть. Выправка и выучка – тебе не хватает выправки и выучки. Две-три недели хорошей муштры и сидения на хлебе и воде – и из тебя получится отличный воин, Агата.

«Молчи, – говорит себе дрожащая Агата, – молчи и кивай, или он своим хлыстом перерубит тебя пополам. Как только он выпустит тебя из этой комнаты, ты побежишь и… О господи, спрячешься где-нибудь в темных залах и будешь искать выход на пятый этаж. Или… Или найдешь ту дыру в полу и спустишься обратно на третий. Нет, нет, я должна доказать Торсону… И мама с папой… Но здесь так страшно… Нет, не сейчас, не думай об этом сейчас, просто молчи и кивай… Молчи и кивай… Ну же!»

Но происходит очень странное: голова Агаты как будто отказывается кивать. Агата стоит и смотрит на Веселого Майстера Гобриха, а тот смотрит на нее, и лицо его под маской становится все багровее.

– Я не буду никаким воином, – говорит Агата слабым голосом. – И вообще, война кончилась. Я должна попасть на пятый этаж. Скажите мне, как это сделать, и я никому не расскажу про… про мамми и паппи.

Хлыст взвивается в воздух, Агата закрывает глаза, и тут женский голос, очень знакомый голос быстро говорит откуда-то из двери:

– Прекратите, Гобрих. У меня есть идея.

Сцена 10, посвященная памяти святопреставившегося новомученика и героя, брата ордена святого Макария Федора. Его собственное имя было «Зи», он принял судьбу своего святого, был тихим братом своего ордена, хорошим садовником и строгим человеком. Мы помним, что во время войны он отказался исполнять запрет ундов хоронить милитатти по полному обряду