Барон Август фон Гакстгаузен путешествовал по России в начале 40-х годов XIX века. Этот человек, любознательный и любопытный, передает откровенный рассказ одного то ли хлыста, то ли скопца Ярославской губернии: «Во время моления, в чан, наполненный теплою водой, сажают пятнадцатилетнюю или шестнадцатилетнюю девушку, которую успели склонить к оскоплению. Когда она усядется в чане, к ней подходят старухи, делают глубокий надрез на ее груди, потом отрезывают один из сосцов, левый, и с удивительною ловкостью останавливают течение крови. Во время этой операции девушке дают в руки икону святого духа, чтоб она, углубившись в благоговейное созерцание, легче переносила страшную боль. Потом отрезывают часть тела, кладут на блюдо, разрезывают на мелкие куски и раздают присутствующим, которые и едят их. Когда кончается это людоедство, ту девушку сажают на возвышенное место, особо для нее устроенное, и все собрание начинает вокруг нее плясать, припевая:
Может ли это быть «развесистая клюква»? Возможно ли, что столь страшную байку рассказали иностранцу ради розыгрыша? Увы, барон не был человеком легковерным, да и к тому же это страшное свидетельство подтверждается и другими, никак между собой не связанными.
Об ужасном изуверстве, детоубийстве рассказывает св. митрополит Дмитрий Ростовский в своем «Розыске». О детоубийцах говорил и Феофилакт Лопатинский в «Обличении неправды раскольнической».
Писатель и историк Мельников-Печерский, всю жизнь изучавший русские ереси, не раз слышал от хлыстов рассказ о гнусном людоедстве, равно как и о заклании младенцев мужского пола, рождаемых «богородицей».
Историк Василий Иванович Кельсиев (1835–1872) в 1860-е годы беседовал с одной несчастной искалеченной женщиной, в прошлом – хлыстовской «богородицей». У нее была вырезана левая грудь. Звали ее Авдотья Ивановна, она бежала за Дунай из Курской губернии, скрываясь от извергов, которые съели ее грудь и выпили кровь ее восьмидневного сына.
Даже в трудах священников начала XX столетия, имевших дело с сектантами, упоминается об этом ужасе.
Бумажки с порошком из истолченных младенческих трупиков при обысках порой обнаруживались у хлыстов и скопцов.
Однако обряд этот был столь тайным, что ни разу преступление не удавалось доказать юридически.
Рассказ хлыста, записанный историком и писателем Мельниковым-Печерским: