Если после касания раскаленного железа испытуемый получал ожог, то его дальнейшая участь, как правило, была печальной — ведь, в дополнение к краже, его признавали виновным еще и в клятвопреступлении перед фемгерихтом, что каралось уже смертной казнью. Поэтому сметливые люди, будучи обвиненными в воровстве, независимо от их реальной вины охотно сознавались «фем-герихтам» в краже, каялись, возвращали истцам понесенный теми ущерб, даже если и не были причастны к воровству, и, наконец, платили «феме» положенный штраф. А в итоге, наверное, полагали, что еще дешево отделались. Теоретически осужденный одним из местных фемгерихтов имел право после вынесения приговора подать апелляцию в Главный капитул Тайного трибунала Императорской палаты, заседавший в Дортмунде. Но, как уже было показано выше, зачастую хитрая процедура фемгерихта превращала мнимого вора еще и в «клятвопреступника», смертный приговор в отношении которого тут же приводился в исполнение. Разумеется, после этого любая апелляция уже теряла смысл.
Чем больше формальных прав получали фемге-рихты, тем меньше они скрывали свою деятельность. Так, в Нойкирхене суд «феме» в XV веке собирался во дворе городского собора, в Дортмунде — на рыночной площади под липой (бывшей достопримечательностью города до 1909 года, когда ее срубили при строительстве вокзала). Тайна, изначально окружавшая деятельность фемгерихтов, постепенно отмирала и в том, что касалось протоколов этих судов. Вопреки утверждениям некоторых исторических романистов позднейших времен, о которых будет упомянуто ниже, начиная с XV века бумаги фемгерихтов хранились в доступных для посетителей архивах тех городов, где действовали эти суды, благодаря чему они дошли до современных историков — как, например, собрания бумаг фемгерихта в вестфальских городах Гер-тфорт и Сеет.
Тогда же, в XV’ веке фемгерихты утратили былой авторитет «инструмента высшей справедливости». По едкому замечанию одного из авторов той эпохи, «те, кто вешал людей, едва могли считаться достойными быть свинопасами. Достаточно было бросить взгляд на их собственную жизнь, чтобы понять, что они сами не заслуживают ничего, кроме виселицы!». Но чем ниже падала репутация «феме», тем больше росли их амбиции. Если правивший Германией в начале XV века император Сигизмунд был назван служителями Тайного капитула в Дортмунде «истинным и совершенным шеф-феном», то один из его преемников, император Фридрих в 1470 году уже получил вызов на суд фемгерихта в качестве свидетеля, а в случае неявки его угрожали объявить «непокорным». Хотя Фридрих и не повиновался, ему пришлось снести это оскорбление. А вот его преемники, напуганные чрезмерным размахом деятельности фемгерихтов, пытавшихся утвердиться также и на граничащих с Германией землях Голландии, Лотарингии, Австрии и Швейцарии, пытались урезать их самовластие. Правители Германии начала XVI века уже торговали привилегиями, освобождавшими отдельных частных лиц и целые города из-под юрисдикции «феме».
Те области, где фемгерихты сохранили свою силу, особенно Эльзас и Дортмунд, приобрели печальную известность как регионы, где взяточничество укоренилось в самих судах «феме», чьи приговоры о казни или помиловании все меньше зависели от реальной вины подсудимых, и все больше — от суммы выкупа, который те могли внести за свою жизнь. Ярким, но печальным примером такого рода стала судьба жившего в конце XV века в городе Мюнстер богатого бюргера по имени Керстеан Керкеринк, который был обвинен местным фемгерихтом в… супружеской неверности. Поскольку такой проступок вообще не подлежал юрисдикции тайного суда, Керкеринк решительно отклонил намеки знакомых ему шеффенов на возможность замять его дело за энную сумму золотых монет. Тогда служители «феме» схватили его среди ночи без всякого предварительного предупреждения и отвели на пустырь для суда, который должен был состояться там на рассвете. Кер-керинк потребовал адвоката, в чем ему было категорически отказано. После краткого допроса фем-герихт приговорил его к смертной казни через повешение.
Несчастный обыватель просил отложить казнь всего на сутки, чтобы дать ему возможность уладить мирские дела и примириться с Богом. Тем временем слухи о пленении Керкеринка разнеслись по всему Мюнстеру, и горожане поспешили к месту суда, но были остановлены цепью охранников в темных капюшонах. Гауграф разрешил пленнику исповедаться перед присутствовавшим на суде местным священником — единственным из участников трагедии, кто не скрывал свое лицо. После чего, в знак «милосердия к раскаявшемуся грешнику», Керкеринка не стали предавать позорной смерти через повешение. Вместо этого палач отрубил ему голову длинным обоюдоострым мечом, на лезвии которого, по традиции того времени, была выбита надпись: «Всякий раз, опускаясь, я возношу к небесам человеческую душу». После чего служители «феме» разошлись, оцепление было снято, и взорам мюн-стерцев предстало лишь обезглавленное тело их земляка.