— Господин Коцюбинский! Приносим вам тысячу извинений за медицинскую ошибку. Но как вы видите, ваши коллеги не оставили вас в беде. Вот этот господин засвидетельствовал вашу личность, таким образом, подтвердив истинность ваших слов о фальшивых документах. Мы знаем, что либеральная пресса подвергается провокациям, и, уверяю вас, мы проведем свое расследование. Но это уже наша забота. Прошу вас, смилуйтесь над нами, грешными — вы свободны. Ваш коллега будет вас сопровождать. Так я говорю, уважаемый Самсон Васильевич?
Не ожидавший подобного поворота событий, тот сглотнул и кивнул.
— А, так вы поняли, что убить самого Коцюбинского вам не удастся? — злорадно сказал оратор, вставая и потирая ладони.
— Понял, господин Коцюбинский, — кротко согласился врач, — но мы и не собирались этого делать. Мы — вне политики.
— Ладно, — развязно заявил горлопан. — Я вас прощу. Но только при одном условии. Если вы отпустите со мной и этого страдальца, — он указал на съежившегося на койке мужчину, тот все еще дрожал, в глазах его стояли слезы.
Руководитель заведения задумался. Но ненадолго.
— Ну что ж, — сказал он смиренно, — если вы как честный человек дадите мне слово, что ваш протеже не будет буянить в общественных местах.
— Обещаю, — сумасшедший бузотер подмигнул здоровым глазом окаменевшему Самсону. — И этот инцидент умрет в могиле нашего соглашения.
Доктор закивал, искоса поглядывая на ошибку медицинской науки, — повеселевший оратор дергал за рукав своего единомышленника, чтобы тот скорее вставал.
— Ведите нас в гардеробную, — требовательно велел ревнитель республики, — и быстрее. Вещи, надеюсь, в сохранности?
— Все, все в сохранности, — лебезя, толстячок следовал к выходу за парочкой в линялых халатах и опорках, — и документики фальшивые тоже…
— Оставьте их себе, — гордо ответил краснобай, — я не собираюсь ими злоупотреблять и трепать ваше доброе имя.
— Вот и хорошо, вот и чудненько, — приговаривал толстяк, лавируя между тенями в коридоре и делая знаки санитару. — Я сам вас сопровожу, верну ваши вещи самолично, из уважения и почтения. А санитар наш с вашим коллегой сейчас пойдут и подготовят лучшую нашу карету, чтобы доставить вас куда изволите.
Громила со сросшимися бровями по условному сигналу отпер дверь, и тут пути разошлись: доктор и его получившие свободу пациенты двинулись вниз, по лестнице, ведущей к приемному покою, санитар ухватил стажера за локоть и повлек куда-то влево, вправо, а затем вниз по темной узкой лестнице, выходившей к каретному сараю.
Пока одни служители запрягали лошадей, другие обмахивали карету метелками, протирали тряпочками стекла и кожаные сиденья, застилали очищенное сиденье бархатным ковриком. Потом в подготовленную по высшему разряду карету усадили Самсона, и извозчик подогнал экипаж к высоким железным воротам, ведущим на волю.
На крыльце приемного покоя появились двое мужчин, в которых с трудом узнавались пациенты дома скорби, — может быть, потому, что бритые их головы скрывали меховые шапки, а измученные лица — поднятые воротники пальто. Следом за ними выскочил и директор. Улыбаясь и низко кланяясь, он провожал своих пациентов.
Безумцы залезли в медицинскую карету. Дверца за ними захлопнулась, кучер сел на козлы, карета дернулась и выехала за пределы царства умалишенных.
Самсон забился в угол, сжался в комок. Фонарь внутри кареты давал возможность хотя бы следить за спутниками. Те сначала хмуро взирали на юношу, потом принялись дико хохотать и хлопать своего спасителя по плечам. Увернуться от их набирающих силу ударов в замкнутом каретном пространстве не было возможности.
— Ну что, брат, узнаешь спасенного Коцюбинского? — сквозь смех спросил враг градоначальника.
— Узнаю, — улыбнулся через силу Самсон, — узнал сразу. Но не знал, что мне делать.
— Ты молодчина! Ты настоящий друг! — завопил его визави и бросился к Самсону в объятия. — Ты, наверное, думал, что я сошел с ума?
Самсон облегченно рассмеялся, сжимая в объятиях спутника.
— Я просто не понял, как ты попал в дом скорби.
— Попасть-то туда дело нехитрое, — подмигнул стажеру нашедшийся друг, — вон и Тоцкий угодил. Тоцкого узнал?
— Теперь узнаю, — кивнул Самсон. — А я без тебя, Фалалей, совсем потерялся… Думал, господин Тоцкий на кладбище или на поминках… Ардалиона Хрянова.
Смех стих. В полумраке кареты юноша увидел блестящие дорожки на щеках Тоцкого.
— Почему вы плачете, господин Тоцкий? — спросил Самсон.
— Он оплакивает мадемуазель Толмазову, — пояснил Фалалей.
— А разве она погибла?
— Погибла, — Фалалей вздохнул, — потому что разврат — это смерть.
Глава 17
— Теперь я знаю, кто убил Ардалиона Хрянова, — сурово заявил следователь Тернов после того, как экипаж, в котором он сидел со своим помощником, отъехал на изрядное расстояние от заведения мадам Горшениной. — Поручик Бешенцов.
— Да, основания для таких предположений имеются, — согласился Лапочкин. — Куда же мы едем?
— В Главный штаб, — лаконично ответил Тернов.
Спутники опять замолчали.