Тайные улицы, странные места [СИ]

— Иногда. Совсем редко, очень редко, когда это действительно надо. Ты можешь вспомнить о том, что ты умеешь больше, чем обычный человек. А в других обстоятельствах ты просто поступишь, ну, как человек, понимаешь? Не как Норис. Или даже не как твой Капча. Потому что, если ты кинешься в полеты, то, помогая кому-то одному, ты, скорее всего, навредишь сотням. Это — ветер, мастер Юджин, он дует для всех. Везде. Но ты мне поверь, знать о своей силе — очень помогает быть сильным. Сила ведь не только для того, чтоб крушить или переворачивать, или поднять, чтоб кинуть. Она — чтоб ты был сильным сам по себе.

— Все же порося, — пробормотал Женька, расставаясь с картинкой — бежит по крыше, и красно-синий плащ развевается за плечами, и рраз — взлетел.

Но совсем расставаться с образом себя всемогущего было жаль.

— И что теперь? Я только научился летать. Даже сюда прилетел, хотя ты говоришь — нельзя. Ведь нельзя было?

— Это Моряна, — Женя обвела рукой деревца и огородик, указала на сверкание воды за обрывом, — она немножко не отсюда. Такое совмещенное место. Потому мы сюда ехали на муравейчике, долго, а не летали птичками каждый раз, когда захочется. Но тут всегда мало людей. И еще, именно отсюда ты сможешь уходить теперь в свои собственные миры, места, которые будут совсем твоими.

Женька подумал о мире ноябрьского тихого света, куда вдруг пришло солнце. Может быть, осторожно думал он, пришло из-за него? Хотелось бы поверить, что это так.

— Там. Где дом на краю болота. Знаешь, слово не очень подходит, кажется, ну, болото, такая фигня, но я бы хотел, чтоб ты увидела… Ты что улыбаешься? Мы можем с тобой, да? Это что, это теперь мое место? Совсем мое?

— Ты сам его сделал. Норис хотел тебя наказать, укусить тоской, противными сквозняками и болотными испарениями, пылью, мусором, в который превращал прошлое. Уничтожить, кинуть в безнадежность. Он думал, это его мир. А ты его переделал.

— Ага. Помыл грязные полы.

— И накормил серых мышей!

Они засмеялись вместе и оба замолчали. Стало слышно, как булькает на маленьком костерке картошка. Наверное, Отан снова разобрал генератор, подумал Женька, усаживаясь на табуретку, чтоб лучше видеть пламя под закопченой решеткой. А может быть, просто картошка на живом огне сварится вкуснее, чем на газе или электроплитке.

— Жень? Ты не исчезнешь? После того, как стихнут осенние этезии. Я понимаю, оно может, не так, чтоб круто — ходить в школу как Женя Местечко. Если ты по-настоящему, ох какая. Мне даже представить страшно, наверное, как леди Маистра? Только теплее. Но я бы хотел, чтоб ты была. С нами.

Он замолчал. Женя, сидя с другой стороны, тоже смотрела вниз, туда, где пламя касалось камней и отдергивало прозрачные огненные пальцы. Солнце прятало цвет огня, если бы вечер, то на лицо ложились бы яркие теплые блики. Но вечер еще далеко.

Она подняла глаза, светлые, странного редкого цвета, словно в зеленую воду добавили чернил, нет, не чернил, а — лаванды, цветков дельфиниума, яркой весенней сирени. Широкое лицо в легких алых пятнах волнения, крупноватый нос, немного бледные губы. Улыбнулась, показывая щербинку на зубе.

— Еще, я же обещал, насчет стоматолога, — заторопился Женька, — я даже, наверное, денег смогу. Если Норис не совсем дурак, он расплатится с Капчой честно, а там по уговору хватит и долг отдать и останется еще. Я попрошу, взаймы. И найду, где отработать. То есть, нафига тебе это знать, я вот просто…

Он вскочил, топыря руку кольцом и изображая, как щелкают каблуками.

— Дорогая Юджиния. Па-азвольте пригласить вас! Посетить со мной моего правильного врача! Он молодец, хотя уколы сандалит, аж слеза вышибается. Зато сделает, как игрушку.

Женя тоже встала, подцепила пальцами легкий подол, склоняясь в церемонном реверансе.

— Мерси, молодой мастер Юджин! Я согласна.

— Да, — сказал Женька, глупо улыбаясь (остается, она остается!), — я еще хотел, пригласить. Ты пойдешь со мной туда? В тот ноябрь, где степь и холмы? Мы ведь сможем летать там?

— Сколько угодно. Там — да.

ЭПИЛОГ