Тайные улицы, странные места [СИ]

— Отойди, ссыкло, — велел мужчина, не двигаясь с места, — дай посмотреть, кого ты там собрался… — и объяснил дальше спокойными грязными словами, от которых у Женьки запылали уши и мгновенно вспотело лицо. А все тело сделалось таким беззащитным, словно с него одним движением сняли кожу. И — вдвойне, потому что Женину наготу он сейчас ощущал сильнее своей.

— Пацан тоже ничего себе так, — заржал массивный спутник, поигрывая фонарем и назойливо тыча светом Женьке в глаза, — небось и не броется еще. Сам, как девонька. Тебя как звать, девонька в панталонах?

— Заткнись, Зяма, — лениво велел белый, шагнув ближе.

У Женьки заледенели руки. Зяма… И этот, со знакомым голосом. Это же Норис! Сразу бы понять, но женщина, которая рядом с ним шла и смеялась, и голос ее был так похож на голос матери. Вся голова кругом. Нет, не она, понял с облегчением, которое тут же съел страх, конечно, не она, разве ж она станет. Будет.

— Я что сказал! — возвысил голос Норис, отряхивая свои призрачные в темноте обрыва шорты.

— А? — довольно глупо отозвался Женька.

Ему казалось, час они топчутся тут, по колючкам, щурясь от яркого света. Но на самом деле совсем же немножко и надо просто рвануть от них, пока не прицепились еще сильнее. Он пошевелил локтями, опустил руку, пытаясь нащупать пальцы девочки, чтоб дернуть, когда побежит.

— Э, — предостерег Зяма, — ну-ка, встал ровно!

Кинуться бежать сам Женька просто не мог. Рвануться, открывая лучу растерянную и, конечно, испуганную Женю… Вот если с Ромкой и правда она, лихорадочно возмечтал, моргая и снова прикрывая лицо, или вот Отан… Если с Моряной, и правда он.

— Но ты же не вериш-шь, — горящее ухо овеял ехиднейший шепот, — не вериш-шь ведь…

Если надо — поверить. Если. Надо. — Понял Женька, забыв, что он реалист и тормоз. Если надо. Для Жени. Чтоб увести ее.

Он шагнул вперед, прямо навстречу лучу.

— Уйди вбок, — велел Норис, — я человек старой закалки. Пусть вон Зяма с тобой. А мне надо телочку твою рассмотреть.

— Нет, — сказал Женька, оглохнув и не услышав себя. Шагнул еще раз.

Но из-за его спины вывернулась фигура, коснувшись локтя очень холодными пальцами, ледяными просто. Голос прошуршал, как снег, что пересыпается под студеным ветром.

— Молодец, теплое сердце. Теперь я справлюсь.

Женька застыл со сжатыми кулаками, с изумлением глядя вслед идущей к Норису фигуре. Это не Женя, понял он сразу, как только она его обошла.

Женщина была высока, очень стройна и светила кожей такой белизны, что глаза сами прищуривались. На ней не было ничего, кроме завесы волос цвета светлой стали, которая колыхалась, закрывая спину и ягодицы. На миг она обернулась с легкой улыбкой, от которой Женьку продрал мороз. И снова пошла к Норису мягкой колеблющейся походкой, встряхивая на ходу головой. Волосы качались, потрескивали и тихо звенели, казалось, сейчас начнут сламываться, рассыпая вокруг тысячи ледяных иголок.

Вокруг все менялось, понял Женька, не имея сил двинуться и даже оглядеться, потому что глаза словно примерзли к стройной спине и длинным, как у манекенщицы, ногам. Хотел отвести взгляд, но не мог, честно не мог, испуганно признался себе. И даже посмотреть назад, увидеть, куда делась Женя, не мог.

Но руки мерзли все сильнее, вокруг голых ног крутились злые сквозняки, под ступнями потрескивало, как будто он стоял на стекле. Или на льду. Или песок стремительно замерзал, вмораживая в себя его ноги.

Женщина протянула вперед руки, они засветились в темноте, осыпая тончайшую, тоже светящуюся пыль, под которой песок высветился узорами, какие бывают зимой на замерзших стеклах. Петли и завитки крутились, расходясь от ее босых ног все дальше, достигли воды, и та затрещала уже звонко, выстреливая там и сям, будто ломался тонкий лед и снова застывал, схваченный морозом.

— Эй! — Норис тоже выбросил вперед руку, ладонью делая предостерегающий жест. Но на следующем слове захлебнулся, кашляя и хватая себя обеими руками за горло.

Вокруг свистело и выло, вздымая клубами и тучами, нет, уже не песок. Лепило белую массу на растерянные фигуры, и вот уже Зяма, всхлипнув, завертелся, падая на колени и поникая головой под тяжестью белой, как массивный тюрбан, шапки.

Женька сделал маленький шаг, колеблясь, куда двигаться — вперед, или назад, где стояла девочка. Повернулся, спохватясь, испуганный ее молчанием. Но она была там, стояла неподвижно, округлив напряженные руки и закусив губу. Все видно, понял он, все стало видным — слепящий ледяной свет победил темноту бабьего лета. Но вот странно, увидев Женю, сам он холода уже не ощущал. Топтался в невидимом коконе теплого воздуха. Протянул руку, касаясь ее скрюченных пальцев.

— Жень? Женя? Ты что?

— Стой, — с трудом проговорила она и на прикушенной губе выступила капелька крови, — я не могу дальше.